Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. истории. М., 2010. № 3. С. 138—142.

ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ В США В ПЕРИОД «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ» (СВОДНЫЙ РЕФЕРАТ)

 1. АЙЗЕК Дж. ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ В АМЕРИКЕ В ПЕРИОД «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ».

ISAAC J. The human sciences in Cold War America // Hist. j. ― Cambridge, 2007. ― Vol. 50, № 3. ― P. 725—746.

2. РОДЕ Дж. УЧЁНЫЕ-ГУМАНИТАРИИ, АРМЕЙСКАЯ ПОДДЕРЖКА И ДЕМОКРАТИЯ В «ХОЛОДНУЮ ВОЙНУ».

ROHDE J. Gray matters: Social scientists, military patronage, and democracy in the Cold War // J. of American history. ― Bloomington (Indiana), 2009. — Vol. 96, № 1. — P. 99—122.

Статья Джоэла Айзека (Лондонский университет) (1) посвящена основным направлениям в современных американских исследованиях по истории науки, посвящённых общественным наукам в США во время «холодной войны». Интерес к этому периоду за последние 15 лет значительно возрос, причём всё большее внимание уделяется не только военным и дипломатическим аспектам советско-американского противоборства, но и его технологической, интеллектуальной, культурной сторонам. Одним из следствий этого растущего интереса к истории «холодной войны» является обширная литература по истории американской гуманитаристики второй половины XX в.; автор, однако, отмечает, что современным исследованиям в данной области свойственна определённая тенденциозность, особенно в том, что касается вопросов о свободе научного творчества в исследуемый период и взаимоотношениях учёных-гуманитариев с государственным аппаратом и в частности с военным ведомством.

Современные исследования по истории американской гуманитаристики времён «холодной войны» ведутся в основном в рамках трёх более широких научных направлений. Это история науки, «культурный поворот» в исследованиях «холодной войны» в целом (влияние культурных стереотипов на поведение участников конфликта) и история профессионализации общественных наук в Соединённых Штатах начиная с конца XIX в.

В рамках истории науки проводятся, в частности, многочисленные исследования отношений между научным сообществом, государственными органами и военным руководством в период Второй мировой войны и в последующие годы. Во время войны в США была создана настолько развитая система государственной поддержки и координации научных исследований в интересах обороны, что Стюарт Лесли даже назвал её «военно-промышленно-академическим комплексом» (Leslie S. The Cold War and American science: The military-industrial-academic complex at MIT and Stanford. N. Y., 1993). После 1945 г. научное сообщество столкнулось не только с необходимостью заново выстраивать свою работу в условиях мирного времени, но и с непривычными реалиями начавшейся «холодной войны» — прежде всего с маккартизмом. Последний в настоящее время привлекает неизменный интерес исследователей, однако вопрос о степени ограничения свободы научного поиска в те годы остаётся дискуссионным.

Влияние условий «холодной войны» на развитие гуманитарных наук было довольно многогранным и отнюдь не ограничивалось цензурой и другими репрессивными мерами в отношении учёных, заподозренных в излишних симпатиях к Советскому Союзу. В не меньшей степени тематика и направления исследований определялись вкусами и пристрастиями спонсоров — не только государства, но и частных благотворительных фондов. К тому же обстановка глобального советско-американского противоборства воздействовала на исследовательские интересы самих учёных. Значение перечисленных факторов, впрочем, подвергается сомнению многими современными авторами, предполагающими, что популярность таких направлений и концепций как теория модернизации, теория систем, региональные исследования, аналитическая философия и многие другие, могло быть обусловлено не столько «холодной войной» как таковой, сколько внутренней логикой развития науки и философии в XX в.

В заключение автор ещё раз подчеркивает необходимость рассматривать историю «холодной войны» в более широком хронологическом контексте, прежде всего 1920‑х — 1940‑х гг., отмечая, однако, при этом, что «как общие очертания, так и более точные детали этих перспектив всё же пока не определены» (1, с. 746).

Характерным явлением американского «военно-промышленно-академического комплекса» времён «холодной войны» стало возникновение многочисленных научных центров — как государственных, в том числе армейских, так и частных, — ориентированных на разнообразные гуманитарные исследования в интересах внешней политики и обороны. В условиях глобального противостояния с советским блоком политическое руководство США проявляло особый интерес к общественным наукам, прежде всего к политологии, социальной психологии, антропологии, социологии, рассчитывая с их помощью глубже понять динамику социальных процессов в социалистических государствах и странах «третьего мира», а также повысить эффективность пропаганды. Одним из наиболее известных учреждений такого рода была армейская Исследовательская служба специальных операций (SORO — Special Operations Research Office), долгое время размещавшаяся в кампусе Американского университета в Вашингтоне. На протяжении 1950‑х — начала 1960‑х гг. противодействие советской экспансии казалось большинству американцев вопросом национального выживания; в этих условиях большинство учёных не видели ничего предосудительного в выполнении государственных заказов. Считалось, что такое сотрудничество науки с политикой не только не вредит объективности исследований, но и, напротив, позволяет принимать политические решения на строго научной основе, снизив влияние субъективных факторов. Ситуация изменилась к концу 1960‑х гг. В условиях растущего недовольства войной во Вьетнаме исследователи, работающие в организациях, подобных SORO, стали восприниматься как технократы, развивающие сомнительную науку манипулировать людьми, а сама идея «научно выверенной» политики — как угроза демократии, поскольку достаточно наукообразное решение легко может быть выдано за единственно верное. Пытаясь защититься от нарастающей критики, сотрудники правительственных научных центров ответили на неё многочисленными публикациями, в которых попытались обосновать правомерность своей деятельности; эти работы представляют немалый интерес для современных историков науки, поскольку позволяют подробно реконструировать самосознание их авторов. Джой Роде (Мичиганский университет) в своей статье (2) анализирует взгляды трёх сотрудников SORO: политолога Эрла ДеЛонга (DeLong), востоковеда Джин Шерли Минц (Mintz) и социолога Роберта Богуслава (Boguslaw).

Особенно примечательна точка зрения ДеЛонга, научного директора SORO, по выражению автора — «типичнейшего учёного-гуманитария времён „холодной войны“» (2, с. 102). В своих работах он настаивал на возможности строгого разграничения науки и политики, то есть познания и принятия решений. При таком «разделении труда», по его мнению, учёный получал возможность возможность вполне беспристрастного и, следовательно, объективного наблюдения и анализа, не отягощённого никакими ценностными ориентациями, а политик — возможность принимать решения в соответствии со своими ценностями, но опираясь на достоверные факты и взвешенные выводы, предоставленные ему учёным. Иной точки зрения придерживалась Минц. Не отвергая в принципе то соображение, что задача учёного — снабжать политиков необходимой информацией для выработки обоснованных решений, причём сам учёный, не участвующий непосредственно в принятии этих решений, может оставаться вполне объективным, она категорически не соглашалась с тезисом ДеЛонга о полной беспристрастности исследователя. Учёный, по её мнению, несёт ответственность за те цели, ради которых будут использоваться результаты его исследований. Наконец, Богуслав отвергал само разделение науки и политики, считая, что научная деятельность во имя защиты демократии сама по себе является политическим действием и угрозу демократии представляет именно самоустранение учёных от политики, поскольку последняя в таком случае только становится ещё более элитарной и оторванной от общества.

 М. М. Минц