Костырченко Г. В. Тайная политика Хрущёва: Власть, интеллигенция, еврейский вопрос. М., 2012. 522 с.: ил. Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. истории. М., 2014. № 4. С. 125—130.
КОСТЫРЧЕНКО Г. В. ТАЙНАЯ ПОЛИТИКА ХРУЩЁВА: ВЛАСТЬ, ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ, ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС. — М.: МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ, 2012. — 522 с.: ил.
Реферируемая книга Г. В. Костырченко, уникального специалиста по «еврейской политике» в Советском Союзе, является продолжением его предыдущей монографии «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм», вышедшей в 2001 г., и охватывает послесталинский период 1953—1964 гг., то есть времена хрущёвской «оттепели». Как и в предыдущей работе, основываясь на многочисленных документах, автор беспристрастно реконструирует сложный и противоречивый стиль Н. С. Хрущёва в решении еврейской проблемы, показывает диалог власти с либеральной интеллигенцией (немалую часть которой составляли евреи), пытается разобраться в личном отношении к «еврейскому вопросу» нового лидера страны и в механизме сокрытия данного вопроса бюрократическим партийно-государственным аппаратом. Немалое место в книге отведено и внешней политике СССР, особенно событиям 1956 г. в Польше, Венгрии и на Ближнем Востоке, а также наступательной стратегии Израиля в борьбе за репатриацию советских евреев. Книга состоит из введения, восьми тематических глав и заключения, снабжена приложениями и иллюстрирована фотографиями.
Первая глава монографии посвящена двум первым, весьма непростым, годам после смерти Сталина, которая позволила новым вождям страны начать некоторое либеральное реформирование политического режима. Реформы 1953—1955 гг., проводившиеся в условиях жестокой борьбы за власть, были ещё очень ограниченны и прерывисты, но всё же они принесли в общественную жизнь облегчение. Главное — началась, пусть пока ещё выборочная, реабилитация жертв сталинских репрессий. Автор называет её «бериевской микрореабилитацией», так как одним из первых, кто предложил реабилитировать кремлёвских «врачей-вредителей» в апреле 1953 г., был Берия. По его же указанию было проведено расследование гибели С. М. Михоэлса и снятие с последнего обвинений в измене. Тогда же Берия предлагал реабилитировать расстрелянных в 1952 г. по «делу Еврейского антифашистского комитета», однако это было сделано лишь в 1955 г.: «Тогда случилось парадоксальное: официально было объявлено, что трагическая гибель невинных „еаковцев“ — одно из „чёрных дел“ „преступной банды Берия“» (с. 69). Более мощную волну реабилитации начал весной 1954 г. Хрущёв в надежде использовать это в свою пользу в борьбе за власть. В мае того года по его указу были созданы центральная и региональные комиссии по пересмотру дел осуждённых за «контрреволюционные преступления». Однако отношение власти к либеральной интеллигенции, так называемым «космополитам», улучшилось ненамного. Причины этого Костырченко видит в изначальной подозрительности советских руководителей к интеллигенции как к идеологически инородному телу.
О взаимоотношениях власти и лично Хрущёва с творческой интеллигенцией после XX съезда КПСС рассказывается во второй главе книги. Либеральная интеллигенция (особенно молодое поколение) настаивала на проведении в стране серьёзных реформ. Хрущёв же, решившись на столь рискованный для системы и для самого себя шаг, как разоблачение сталинских преступлений, думал прежде всего об укреплении коммунистического режима и собственной власти. Поэтому, смягчая партийно-государственный контроль над литераторами, советское руководство параллельно устраивало травлю Пастернака и Дудинцева, Паустовского и Алигер и жестоко «наводило порядок» в студенческой среде — особенно после событий в Венгрии в конце 1956 г., когда органами госбезопасности были арестованы историк Лев Краснопевцев, математик Револьт Пименов и другие молодые люди, ставшие, по мнению автора, «предтечами оппозиционного правозащитного движения, бросившего открытый вызов уже брежневскому режиму» (с. 124). Такая непоследовательность Хрущёва оттолкнула от него многих представителей интеллигенции, разочаровавшихся в нём как в реформаторе.
«Еврейскому фактору» во внешней политике СССР 1956 года посвящена третья глава монографии. В своё время Сталин, опасаясь, что руководители советских республик и стран Восточной Европы могут в перспективе обрести чрезмерную самостоятельность, нередко назначал на руководящие должности представителей «нетитульных» этносов. В Польше и Венгрии он делал ставку на евреев. Развенчивая «культ личности», Хрущёв, видимо, мало задумывался о том, как этот его шаг будет воспринят правящей верхушкой этих стран, где ещё преобладали сталинисты. Его доклад «О культе личности и его последствиях» спровоцировал и в Польше, и особенно в Венгрии давно назревавший кризис власти, сопровождавшийся всплеском антисемитских настроений, которые в обеих странах всегда были довольно сильными. В Венгрии антикоммунистические выступления удалось подавить только после ввода советских войск.
О сложностях еврейского культурного возрождения повествует четвёртая глава. Ещё в 1920‑х — 1930‑х годах в СССР была заложена основа государственной политики по отношению к евреям — ассимиляция. При Хрущёве негласный запрет на обсуждение «еврейского вопроса» был несколько смягчён, «тем не менее, даже публичное упоминание о евреях как таковых вызывало у властей крайне болезненную реакцию» (с. 229). Поэтому советское еврейство разделилось на две части: одна взяла курс на ассимиляцию, вторая — на национальную консолидацию, в результате которой возникло еврейское национальное движение, выразившееся в основном в борьбе за право на эмиграцию. Численность евреев, продолжавших говорить на идише и соблюдать национальные традиции, в СССР неуклонно сокращалась. Такая социальная атмосфера не способствовала полноценному восстановлению еврейской культуры. Тем не менее в конце 1950‑х — начале 1960‑х годов стало издаваться небольшое количество литературы на идише, но это в большой степени было обусловлено стремлением сохранить лицо перед западными деятелями культуры. Религиозная же жизнь, едва начав возрождаться с середины 1950‑х годов, уже в конце десятилетия опять подверглась гонениям в связи с очередным витком государственной борьбы с религией (любых конфессий). Наряду с православными храмами и мечетями закрывались и синагоги, причём чем дальше от Москвы, тем прессинг был жёстче. «Из 135 синагог, действовавших в СССР до 1958 года (до начала антирелигиозной кампании), к 1965 году функционировали только 90» (с. 221).
Роль еврейского вопроса в отношениях между СССР и странами Запада обсуждается в пятой главе. После XX съезда «железный занавес» продолжал существовать, но сделался более проницаемым. Заинтересованное в западных технологиях руководство СССР было вынуждено пойти на бо́льшую открытость советского общества перед окружающим миром. Полностью замолчать наличие в стране антисемитизма и ущемление прав евреев в новых условиях было уже невозможно. Хрущёву постоянно приходилось оправдываться перед западными либералами и коммунистами, как это было в 1956 г. в разговоре с делегацией компартии Канады, когда он уверял её представителей, что советские евреи сами не хотят национальных газет, театров и школ и воспримут предложение учиться в национальной школе как помещение в гетто. Упорное нежелание советских властей решать еврейскую проблему и попытки отрицать даже её наличие привели к тому, что Хрущёв «не только лишил себя поддержки либеральной интеллигенции внутри страны, но настроил против СССР западных левых, в том числе и социально влиятельных деятелей еврейского происхождения, которые ранее неизменно поддерживали советское государство и создавали ему за рубежом привлекательный имидж» (с. 268).
Следующая, шестая глава посвящена борьбе Израиля за советских евреев, за возможность их репатриации. Молодому государству для выживания нужны были люди, советская же еврейская диаспора по численности уступала только американской. Ещё в конце 1940‑х годов правительство Израиля пыталось договориться с Советским Союзом о предоставлении советским евреям права на эмиграцию, но получило резкий отказ. Тем не менее оставить идею «большой советской алии» израильтяне не могли, для работы с евреями СССР и Восточной Европы была даже создана специальная организация «Натив», занимавшаяся пропагандой эмиграции в Израиль, а также помощью родившемуся в 1950‑х годах в СССР сионистскому движению. С момента образования еврейского государства активизировалось национальное самосознание советских евреев. Однако роль Израиля в Синайской кампании несколько охладила их отношение к этому государству, вызвав у людей противоречивые чувства и фактически разделив евреев на три части: осуждающих израильскую политику интеллектуалов-космополитов, однозначно нацеленных на выезд из страны сионистов (всего за период 1954—1964 гг. в Израиль уехало 2418 человек) и людей, постепенно расстающихся с идишской культурой и занимающих промежуточное положение между крайностями. Последних автор называет «межеумочным еврейским большинством» и отмечает, что именно эти люди дозрели до эмиграции к 1970‑м годам, когда выезд евреев за границу принял гораздо бо́льшие масштабы. Он указывает также, что к такому решению их подтолкнула в основном неумная антисемитская политика государства, а не израильская пропаганда.
В седьмой главе, названной «Литературное обострение в 1960‑х», показываются мытарства писателей и их произведений. Так было с Василием Гроссманом и его романом «Жизнь и судьба», в котором показана трагедия советского еврейства в годы войны и который ему не разрешено было издать. Гроссман отнюдь не был еврейским националистом, но дело дошло до ареста рукописи романа КГБ и установления негласной слежки за писателем. Роман вышел в свет только в перестроечные годы, много лет спустя после смерти его автора. С другой стороны, было напечатано стихотворение Евгения Евтушенко «Бабий Яр», вызвавшее в стране и мире огромный общественно-политический резонанс, обеспокоивший власти, поскольку в нём говорилось не столько об антисемитизме нацистов, сколько о своём, отечественном. Особенно накалились страсти, когда на эти стихи Дмитрий Шостакович написал кантатную симфонию, которую публика приняла восторженно и которую кураторы из ЦК «порекомендовали» автору больше не исполнять публично даже после того, как Евтушенко, не выдержав прессинга властей, переработал текст стихотворения. «Реформистская непоследовательность и противоречивость Хрущёва, — пишет Костырченко, — проявилась и в том, что, приподняв завесу тайны над „большим террором“ и заклеймив его, он вместе с тем воспротивился публичному вскрытию другого возникшего при Сталине социального гнойника — его „еврейской политики“» (с. 325).
В восьмой, заключительной главе книги автор пытается разобраться, были ли «экономические процессы» начала 1960‑х годов антиеврейскими. В результате проведённого анализа он приходит к выводу, что утверждение, будто предпринятые в те годы репрессии в отношении валютчиков, взяточников, расхитителей социалистической собственности и так называемых трикотажников были направлены прежде всего против евреев, не имеет под собою фактического основания.
М. М. Минц