Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. истории. М., 2015. № 3. С. 94—97.
ЛОВЕЛЛ С. ВЕЩАНИЕ ПО-БОЛЬШЕВИСТСКИ: РАДИОГОЛОС СОВЕТСКОЙ КУЛЬТУРЫ, 1920‑е — 1950‑е годы
LOVELL S. Broadcasting Bolshevik: the radio voice of Soviet culture, 1920s—1950s // J. of contemporary history. — 2013. — Vol. 48, N 1. — P. 78—97. — DOI: 10.1177/0022009412461817.
В статье Стивена Ловелла (Королевский колледж Лондона) рассматривается такая малоизученная страница советской «культурной революции», как зарождение массового радиовещания. Советский режим всегда уделял исключительное внимание пропаганде, причём отнюдь не только печатной. Особое место в советском варианте модерности занимали также публичные выступления — как на всевозможных митингах и лекциях, так и на радио. С начала 1920‑х годов журналисты и пропагандисты пытались выработать оптимальный стиль публичной речи, найти баланс между информацией, манипуляцией, нравоучением, театральностью и т. д. Работникам радио приходилось особенно трудно, поскольку их возможности были сильно стеснены многочисленными технологическими ограничениями и цензурными запретами.
Радиовещание как технология, имеющая свои характерные особенности, требует особого подхода к построению речи, в некотором смысле особого языка; с этой проблемой сталкивались все страны, не только СССР. Особенности советского радиовещания на заре его существования определялись спецификой обстановки, в которой оно зарождалось: технологической отсталостью страны, низким уровнем грамотности, жёсткой цензурой и широкими амбициями сталинского руководства в том, что касалось пропаганды. Широковещательные сети в сталинский период были в основном проводными, а не беспроводными, возможность переключения каналов отсутствовала. Вещание, таким образом, принимало строго централизованный характер. Отношение партийной верхушки к радио было неоднозначным: перспективы его использования в пропагандистских целях были несомненны, однако беспокойство вызывала невозможность в полной мере контролировать передаваемую информацию. Можно было заставить диктора читать заранее подготовленный и согласованный текст, но невозможно было проконтролировать его интонацию, речевые ошибки, искажения в результате технических сбоев и т. д. Выпуск в эфир заранее записанных передач применялся лишь эпизодически, поскольку доступные технологии записи были ещё слишком дороги (даже музыкальные записи передавали редко, чаще транслировали живое исполнение). В развитии советского радиовещания эти обстоятельства также сыграли свою роль.
Регулярное радиовещание в СССР началось в 1924 г., однако необходимость выработки особого языка для него была осознана далеко не сразу. На первых порах радио рассматривалось в сущности как новый способ передачи текста (использовались даже такие термины, как радиогазета, более того — радиопечать), хотя проводившиеся в это же время исследования показывали, что восприятие письменной речи с её сложными оборотами требует особых навыков, которых у неграмотной и малограмотной аудитории просто не было. Работникам радио, в свою очередь, было трудно приучиться к тому, чтобы говорить (и писать тексты передач) простыми предложениями, без цифр и газетных клише. Как результат, тяжеловесный язык радиопередач даже в 1930‑е годы ещё вызывал нарекания.
Ситуацию дополнительно осложняла нехватка квалифицированных дикторов. На центральных радиостанциях в 1920‑е годы выступали в основном театральные актёры, привыкшие к работе перед живой аудиторией и не умевшие эффективно использовать возможности микрофона. В провинции, напротив, значительная часть дикторов вообще не имела высшего образования; эта проблема отмечалась даже в послевоенный период. Постоянные нарекания со стороны как слушателей, так и цензоров вызывали частые речевые ошибки дикторов, однако во многих ситуациях общепринятая языковая норма просто отсутствовала, более того — не было общепринятых критериев её определения. Попытки ряда дикторов подражать стилю Ю. Б. Левитана также вызывали негативную реакцию.
К первой половине 1930‑х годов относятся первые эксперименты по производству радиопередач с участием простых граждан. В перспективе это давало возможность сделать радиовещание более «домашним» и менее официозным, а значит, и более привлекательным для потенциальных слушателей, но в то же время серьёзно подрывало возможности цензурного контроля. Как результат, с 1937 г. передачи такого рода были запрещены. «Голос народа» (в виде выступлений по радио или писем на радиостанции) вновь зазвучал в репродукторах лишь во время войны, что заметно контрастировало с предшествующими годами: «Впервые простые советские люди были допущены к эфиру, чтобы дать знать своим мужьям и сыновьям, что их дети в безопасности на даче или в пионерском лагере, или просто что дома всё в порядке. Таким образом наконец-то родилась своеобразная советская версия „беседы у камина“, хотя лишь война не на жизнь, а на смерть сделала это возможным» (с. 94).
Автор отмечает, что дилемма между необходимостью сделать радиовещание менее официозным, допустив в эфир живую, не по бумажке, речь простых граждан, и необходимостью сохранить контроль над содержимым подобных выступлений представляла собою частный случай парадокса, характерного для советского режима в целом. На всём протяжении советской эпохи власть стремилась к тому, чтобы сделать население не просто пассивным объектом пропаганды, но и активным участником разнообразных массовых кампаний, имевших конечной целью построение социализма. В то же время советские лидеры постоянно испытывали страх перед какой бы то ни было инициативой снизу. Совместить эти противоположные по сути тенденции оказалось не так просто.
Ситуация отчасти разрешилась в послевоенные годы с появлением магнитофонов. Запись интервью на плёнку сделала возможным последующее редактирование; это давало гарантию того, что финальная версия интервью, выпущенная в эфир, не будет содержать ничего «неправильного». К началу 1960‑х годов такие интервью — не в прямом эфире, но зато без сценария — стали практиковаться повсеместно. Были преодолены и многие другие ограничения сталинской эпохи, речь дикторов стала более живой и менее формальной. В это же время, однако, кардинально изменилась и позиция слушателей. Распространение беспроводного вещания не только сделало его доступным даже для самых отдалённых регионов Союза, но и предоставило слушателям возможность переключаться между станциями, которые теперь вынуждены были конкурировать между собой. Слушатель, таким образом, из объекта пропаганды превратился в потребителя и к тому же, к величайшему неудовольствию властей, нередко предпочитал советским радиостанциям иностранные. «Как раз в тот момент, — заключает Ловелл, — когда работники советского радио научились правильно говорить, они обнаружили, что их слушатели уже ушли далеко вперёд» (с. 96).
М. М. Минц