Роккуччи А. Сталин и патриарх: православная церковь и советская власть, 1917—1958 / Пер. с итал. О. Р. Щелоковой. — М.: Политическая энциклопедия, 2016. — 582 с.

Оригинал: Roccucci A. Stalin et il patriarca: la Chiesa ortodossa et il potere sovietico, 1917—1958. Torino: Einaudi, 2011.

Монография Адриано Роккуччи (профессор новейшей истории университета «Рим III»). посвящена взаимоотношениям между православной церковью и советским режимом, включая гонения на церковь в 1920‑е — 1930‑е годы, новый курс Сталина по отношению к ней начиная с 1943 г. и изменения в положении церкви после его смерти. Нижней границей исследуемого периода являются революции 1917 г. в России и восстановление патриаршества, верхней — начало новой антирелигиозной кампании при Хрущёве. Исследование основано главным образом на документах ГАРФ, РГАСПИ и РГАНИ. Книга состоит из предисловия, девяти хронологических глав и послесловия.

Автор отмечает, что эволюция русского православия и его место в советском обществе в советской историографии практически не изучались, да и в современной России изучаются в основном историками церкви, хотя значение этой темы для понимания новейшей отечественной истории на самом деле гораздо шире. К 1917 г. русское общество оставалось ещё чрезвычайно религиозным, это относится и к образованным слоям с их духовными исканиями, и к крестьянству, сохранявшему верность традиционной народной религиозности. Более того, как отмечалось ещё Н. А. Бердяевым в 1930‑е годы, на русской культурной почве религиозную окраску приобретал даже атеизм, что резко контрастировало с западными реалиями. Большевистская идеология с её развитой системой мифов, символов и ритуалов и общей устремлённостью к построению нового мира и созданию нового человека также может рассматриваться как парарелигиозная, причём, по мнению автора, даже в большей степени, чем другие «светские религии», порождённые тоталитарными режимами.

В свою очередь, взаимоотношения между церковью и светскими властями в РСФСР/СССР вписываются в более широкий исторический контекст церковно-государственных отношений на Руси. Русская церковь получила автокефалию в 1448 г., в 1547 г. Иван Грозный принял царский титул, а в 1589 г. его сын Фёдор учредил патриаршество. При этом русская традиция, в отличие от византийской, с самого начала предполагала гипертрофированную сакрализацию как фигуры царя, так и патриарха: первый при венчании на царство принимал фактически второе миропомазание (и в дальнейшем, уже будучи царём, причащался не как мирянин, а фактически как священник), второй при интронизации принимал дополнительную хиротонию, хотя и то, и другое категорически запрещалось церковным правом. «Симфония» церковной и светской властей приобретала таким образом скорее харизматический характер, а не юридический, как в Византии. Упразднение патриаршества при Петре I разрывало эту традицию и, что симптоматично, сопровождалось также серьёзным переосмыслением статуса царя (и сменой титула на императорский). Возрождение патриаршества в 1917 г. произошло уже после упразднения монархии, в этих условиях патриарх воспринимался многими религиозными мыслителями как хранитель традиции, с перенесением на него некоторых функций, которые ранее ассоциировались с царём. Взаимоотношения между Сталиным и церковным руководством после 1943 г., при всех их кардинальных отличиях как от имперского, так и от допетровского периода, обнаруживают тем не менее определённые параллели с описанными традициями, тем более что Сталин, хотя и избегал прямых ассоциаций с царями, всё же претендовал на вполне традиционный статус харизматического сакрализованного правителя и «отца народов». После его смерти церковным иерархам пришлось выстраивать отношения с властями заново.

По наблюдениям автора, отношение сталинского руководства к православной церкви стало меняться в 1939 г. До этого политика властей была направлена на полное искоренение всякой религиозности, поскольку церковь воспринималась как идеологический конкурент, да и несовместимость большевистских идей революционного переустройства общества с христианством была вполне очевидной. Автор даже сравнивает гонения на церковь в 1920‑е — 1930‑е годы с религиозными войнами. Результат этих гонений был двойственным. С одной стороны, общество, к удивлению властей, по-прежнему оставалось довольно религиозным, о чём свидетельствовали, в частности, результаты переписи населения 1937 г. С другой стороны, церковь встретила 1939 год в плачевном состоянии, почти без храмов и с разрушенными институтами, численность духовенства сократилась катастрофически. Смена правительственного курса в 1939—1943 гг. была обусловлена несколькими причинами, не последней из которых был геополитический фактор, поскольку Сталин уже поставил себе целью превращение СССР в мировую сверхдержаву; церковь могла помочь советскому руководству привлечь на свою сторону мировое общественное мнение и действительно начиная с 1943 г. довольно активно участвовала в советских внешнеполитических комбинациях. Сыграли свою роль и идеологические новации (выстраивание новой идеологии советского патриотизма с опорой на исторические традиции), и осознание того, что искоренить религиозность прямыми репрессиями не удаётся (что в очередной раз подтвердило религиозное возрождение на оккупированных территориях), а единую, но подчинённую государству церковь контролировать легче, чем разделённую расколами и загнанную в подполье. Такая смена отношений с правительством болезненно переживалась многими верующими, но большинство церковных иерархов приняли новые правила игры, посчитав их приемлемой платой за физическое выживание оставшейся части духовенства и возможность возобновить богослужения (тем более что надлежащему исполнению обрядов в православии всегда придавалось чрезвычайно большое значение) и религиозное образование. Церковь и государство, таким образом, использовали друг друга в собственных целях, хотя церковь в новой системе отношений и осталась в подчинённом положении.

В 1958—1964 гг. она пережила новую волну гонений, но на этот раз власти уже не прибегали к массовым арестам, ограничиваясь пропагандистскими нападками и административным давлением. Такой возврат, хотя и в смягчённой форме, к реалиям 1920‑х — 1930‑х годов оказался возможным, поскольку принципиальная установка на искоренение религии оставалась неотъемлемым элементом советской идеологии. После смещения Хрущёва антирелигиозная кампания довольно быстро сошла на нет, но отношения между церковью и государством оставались напряжёнными вплоть до конца 1980‑х годов. Основным козырем патриархии в этих отношениях по-прежнему был международный престиж РПЦ.

В 1950‑е — 1960‑е годы церковь столкнулась и с другими проблемами. Продолжающаяся урбанизация (в 1958 г. численность городского населения превысила численность сельского в РСФСР, а в 1960 г. — уже по всему Союзу) остро поставила перед нею вопрос о поиске своего места в современном городском обществе. Нехватка священников в 30‑е годы обернулась в 50‑е разрывом поколений, передача традиций в этих условиях оказалась большой проблемой для церковного руководства. Смена поколений означала уход из жизни тех священников, которые ещё застали дореволюционную Россию; им на смену пришла молодёжь, родившаяся в советское время, которая гораздо свободнее чувствовала себя в советском обществе и легче шла на сотрудничество с властями. После празднования тысячелетия крещения Руси в 1988 г. политическое давление на церковь прекратилось; историю православия в постсоветской России автор не затрагивает.

Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. истории. М., 2017. № 4. С. 115–118.