Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. истории. М., 2010. № 1. С. 142—150.
ИЗМЕНЕНИЯ В АМЕРИКАНСКОМ ОБЩЕСТВЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА (СВОДНЫЙ РЕФЕРАТ)
1. Daniels R. V. The fourth revolution: Transformations in Amer. soc. from the sixties to the present. ― N. Y.; L.: Routledge, 2006. ― XIII, 275 p.
2. TURNER J. M. “The specter of environmentalism”: Wilderness, environmental politics, and the evolution of the New Right // J. of Amer. history. ― Bloomington (Indiana), 2009. ― Vol. 96, № 1. — P. 123—148.
На протяжении второй половины XX в. американское общество во многих отношениях изменилось до неузнаваемости. Наглядным подтверждением этому стало избрание новым президентом США Б. Х. Обамы — сына иммигранта и к тому же чернокожего, что еще несколько лет назад казалось немыслимым. Однако преодоление расовой сегрегации является, хотя и одним из важнейших, но отнюдь не единственным существенным результатом общественных процессов, развернувшихся в Соединенных Штатах в 1960‑е гг. и продолжавшихся в последующие десятилетия. Масштаб этих перемен был настолько значителен, что Роберт В. Дэниэлс в своей монографии (1) предлагает рассматривать указанный период как очередную революцию в американской истории — составную часть новой (по мнению Дэниэлса, четвертой, отсюда и название книги «Четвертая революция») волны революций, затронувшей в том или ином виде современный мир в целом. Монография состоит из введения и двенадцати глав, из которых первые три посвящены соответственно теоретическим вопросам, революционному процессу в целом и первым трем волнам революций XVI — первой половины XX в., главы 4—10 — непосредственно изучаемым событиям, глава 11 содержит заключительные обобщения и выводы и, наконец, в главе 12 обсуждаются вероятные контуры будущих общественных конфликтов.
Обосновывая во введении (1, с. IX—X) свою концепцию, автор разделяет революции, происходившие в западном мире на протяжении Нового времени, на три волны («первая революция», «вторая революция», «третья революция»), каждая из которых так или иначе представляла собою процесс глобального масштаба, хотя в наиболее острой форме проявлялась лишь в отдельно взятых странах. Революции первой волны (наиболее значительные — Нидерландская XVI в. и Английская XVII в.) имели религиозный характер и были связаны с возникновением протестантизма с его идеями о «всеобщем священстве», приверженцы которого оспаривали авторитет Ватикана, настаивая на равноправии в делах веры. Вторую волну составили революции, нацеленные уже на политические преобразования; наиболее значительными из них стали американская Война за независимость 1775—1783 гг. и Французская революция 1789—1794 гг. Наконец, третья волна революций была связана с экономической борьбой. Наиболее острым ее проявлением стала революция 1917 г. в России; продолжением этого же процесса автор считает и преобразования во многих других странах, имевшие мирный характер. В США проявлениями «третьей революции» стали прогрессивизм и в особенности «новый курс» Ф. Д. Рузвельта.
В свою очередь, термином «четвертая революция» (1, с. X—XI) Р. Дэниэлс обозначает совокупность разнообразных общественных движений второй половины XX в., направленных на преодоление теперь уже социального неравенства, включая студенческое движение, движения против расовой сегрегации, за равноправие женщин, сексуальных меньшинств и многие другие. Автор подчеркивает, что, несмотря на их внешнюю разнородность, эти движения необходимо рассматривать и анализировать именно как единое целое, как общемировую волну революционных по своему характеру и результатам преобразований, продолжающуюся и поныне. Основное ее отличие от предыдущих революций, помимо уже упоминавшейся разнородности движения и отсутствия явно выраженной общепринятой программы, состоит в ее по преимуществу мирном характере (исключение составляет разве что маоистская «культурная революция» в КНР) и применении новых методов борьбы, не направленных на свержение действующих правительств. Автор отмечает также особую роль в изучаемых событиях судебных органов власти, со стороны которых разнообразные движения за гражданские права получили едва ли не более сильную поддержку, нежели со стороны правительства.
Таким образом, под революциями Р. Дэниэлс понимает не относительно короткие периоды открытых и острых социально-политических конфликтов, которые в литературе обычно и обозначают этим словом, а более длительные процессы, включающие в себя постепенное назревание общественного конфликта, определение идеологии, целей, программы революционного движения, далее — острую фазу революции, развивающуюся от умеренных реформ к утопичному экстремизму, и, наконец, спад конфликта («термидор»), когда инициатива переходит к более прагматичным, часто даже контрреволюционным силам, стремящимся если не к реставрации дореволюционных порядков, то, во всяком случае, к восстановлению определенной исторической преемственности, синтезу завоеваний революции с наследием прошлого. В случаях, когда острая фаза революции происходит относительно мирно и не сопровождается принудительной сменой правительства, автор предлагает говорить о полуреволюции (semirevolution), которая, несмотря на свои особенности, развивается по тем же законам и проходит те же стадии, что и «классическая» революция.
Эти идеи развиваются в первых трех главах монографии. Р. Дэниэлс, в частности, уточняет понятия либерализма и консерватизма, с применением которых в последние годы связана определенная путаница, происходящая, по его мнению, как раз от непонимания природы «четвертой революции». Каждая из выделенных им революционных волн фактически вырабатывала свое собственное понимание свободы и соответственно рождала собственное поколение либералов, подвергавших сомнению устои, которые либералам предыдущего поколения казались незыблемыми; тем самым параллельно с новым либерализмом рождался и новый консерватизм. Классический американский либерализм, основанный на индивидуализме, невмешательстве государства в экономику и т. д., сложился в эпоху «первой» и «второй» революций. В период «третьей революции», рожденной экономическими противоречиями, его представители, столкнувшись с либерализмом принципиально нового типа, перешли в стан консерваторов. Аналогичным образом «четвертая революция» породила свой вариант либерализма, основанный на новом понимании социального равенства; соответственно сложился и новый консервативный лагерь, объединивший представителей самых разных политических течений — от либералов поколения «третьей революции» до религиозных консерваторов, часть из которых не приемлет не только идеи «четвертой», но и завоевания «первой» революции.
Разбирая в третьей главе историю первых трех революционных волн и их проявлений в Северной Америке, автор в числе прочего показывает преемственность «четвертой революции» по отношению к предшествующим революционным процессам. Так, «новый курс» 1930‑х гг. стал первой в истории США ненасильственной полуреволюцией; кроме того, именно в этот период радикальные движения (прежде всего профсоюзное) освоили внепарламентские методы борьбы, которые впоследствии практиковались и в годы «четвертой революции». В то же время, сами идеи социального равенства, озвученные в 1960‑е гг., фактически основывались на расширенном толковании американской конституции, хотя «отцы-основатели», создававшие ее в период «второй революции», вряд ли могли это предвидеть (1, с. 35).
Фактическим началом «четвертой революции» автор считает президентство Кеннеди, чьи реформы, продолженные Л. Б. Джонсоном, рассматривались как возрождение идей «нового курса», усиливая ожидания перемен. Непосредственным толчком к переходу революции в острую фазу стало вовлечение США в гражданскую войну во Вьетнаме, а также прокатившаяся по западным странам в 1968 г. волна молодежных выступлений. В дальнейшем революционный процесс развивался на протяжении нескольких десятилетий, пережил две волны контрреволюции при президентах Никсоне и Рейгане и новый подъем в 1990‑е гг., продолжавшийся при Буше-младшем, несмотря на очередное усиление консервативных тенденций.
Важнейшими компонентами «четвертой революции» стали движение против расовой дискриминации, движение за права женщин и молодежное движение 1960‑х гг. Борьба за права чернокожих развивалась особенно драматично, приближаясь по своим формам к «классической» революции. Сыграла свою роль и довольно высокая организованность негритянского движения. Наиболее короткой была история молодежного бунта (включавшего в себя такие разнообразные составляющие как студенческие выступления, антивоенное движение, развитие контркультуры и др.), хотя оставленный им след в американском обществе в конечном итоге получился не менее значительным. Борьба за права женщин оказалась наиболее разносторонней (движения за гражданские права, за равноправие на работе, против запрета абортов и др., а также т. н. сексуальная революция) и развивалась, напротив, относительно медленно. Как ни странно, именно феминизм столкнулся с особенно сильным сопротивлением в обществе (в т. ч. среди самих женщин), так что по целому ряду спорных вопросов борьба продолжается по сей день. Автор связывает это с тем, что женское движение посягнуло на наиболее древние и укоренившиеся стереотипы из тех, что были подвергнуты сомнению в период «четвертой революции».
Победа Р. М. Никсона на президентских выборах 1968 г. означала триумф консерваторов, завершив, таким образом, острую фазу революции; 70‑е — 80‑е гг. автор характеризует как период «термидора». Однако полностью аннулировать завоевания 1960‑х гг., как и в предшествующие революционные эпохи, было уже невозможно. Более того, отмечает Р. Дэниэлс, практические последствия многих антидискриминационных законов, принятых в этот период, проявились в полной мере только в последующие десятилетия, когда активные, массовые акции протеста уже в основном сошли на нет. Победа контрреволюции, таким образом, оказалась довольно ограниченной. К тому же в последней трети XX в. под влиянием успехов, достигнутых в 1960‑е гг., возник целый ряд новых общественных движений. Продолжением «черной революции» стала борьба за равноправие индейцев, а позднее и многих других этнических меньшинств, продолжением «гендерной» и «сексуальной» революций — движения в защиту прав сексуальных меньшинств; к этому добавились многочисленные движения против дискриминации инвалидов и психически больных, за права заключенных и др. В завершающем параграфе главы 10 автор особо останавливается на связанных с «четвертой революцией» изменениях в языке (появление терминов «афроамериканцы», «коренные американцы» и т. п.).
Интересно, что своей идеологией и целями «четвертая революция» продолжает скорее традиции второй волны революций (от борьбы за политические права — к борьбе за социальное равенство), нежели третьей. Борьба труда и собственности, характерная для первой половины XX в., в послевоенный период в значительной степени утратила свою остроту, и социальные движения, составившие «четвертую революцию», не угрожали интересам деловой элиты и сложившейся политической системе. Этим, по-видимому, объясняется и относительно слабое сопротивление происходящим переменам, к которым общество, в отличие от предыдущих революций, адаптировалось на удивление быстро и относительно безболезненно. Даже консервативная политика Буша-младшего была направлена скорее против завоеваний «третьей революции», нежели «четвертой»: «Показательный пример, — отмечает автор, — составляют попытки американцев обосновать войну против правительств Афганистана в 2001 г. и Ирака в 2003 г. тем, что необходимо научить врага уважать права женщин (хотя в Ираке, по иронии судьбы, положение женщин после свержения светской модернизаторской диктатуры Саддама Хусейна не улучшилось, а ухудшилось)» (1, с. 210).
Результаты «четвертой революции» автор оценивает как противоречивые и во многом не соответствующие ее первоначальным целям; впрочем, такова, по его мнению, судьба всех революций (1, с. 212). Тем не менее, завоевания «четвертой революции» огромны и неоспоримы: это и преодоление расовой дискриминации, и успехи женского движения, и повсеместное распространение рожденной молодежным бунтом контркультуры. И всё же в современном обществе сохраняются многие прежние противоречия и намечаются новые; поэтому вполне вероятно, что в будущем Америку и мир в целом ожидают дальнейшие революционные потрясения.
Тему новейших общественных движений в США продолжает статья Джеймса Мортона Тёрнера (колледж Уэллсли, штат Массачусетс) «Призрак экологизма» (2), посвященная отношению Республиканской партии к экологическому движению в 1960‑х — начале 2000‑х гг. Позиция республиканцев по вопросам экологии претерпела в этот период радикальные изменения: если в 1970‑е гг. именно президент Р. Никсон сыграл довольно значительную роль в формировании американского экологического законодательства, то в 1980‑е гг. администрация Р. Рейгана воспринимала представителей экологического движения как экстремистов, преследующих свои политические цели под прикрытием лозунгов о защите дикой природы. Как отмечает автор, история движения в защиту окружающей среды в Америке изучается довольно активно, между тем как история общественной и политической оппозиции ему до сих пор не привлекала сколько-нибудь значительного внимания исследователей.
Начало формированию современного экологического законодательства в США было положено принятием в 1964 г. Акта о дикой природе, предусматривающего, в частности, создание на землях, находящихся в федеральной собственности, системы охраняемых территорий. Появление этого и ряда последующих законов было достижением демократической администрации президента Л. Б. Джонсона, однако, как отмечает автор (2, с. 129), влияние защитников окружающей среды в тот период было настолько значительным, что республиканец Никсон, сменивший в 1969 г. Джонсона на посту президента, также рассматривал решение экологических проблем как одну из важнейших задач своей внутренней политики. В то же время, вновь принятые законы заметно расширяли полномочия федеральных органов власти. Впоследствии это стало одной из причин возникновения широкой оппозиции экологическому движению, в особенности на Западе США.
В 1970‑е — начале 1980‑х гг. основным проявлением этой оппозиции был т. н. «бунт ковбоев» (sagebrush rebellion) в западных штатах, где традиционно были сильны либеральные настроения среди республиканцев и антифедералистские — среди демократов и где в федеральной собственности находилось до половины земельного фонда. В числе важнейших лозунгов «бунтовщиков» была защита прав штатов, т. е. борьба против расширения полномочий федеральных органов. Они выступали также против дальнейшего расширения охраняемых территорий. Движение пользовалось поддержкой республиканской администрации Рейгана, но его лидерам не удалось завоевать сколько-нибудь значительную популярность за пределами западных штатов: антифедералистские лозунги были мало интересны жителям остальной части США, а представители экологических движений сумели развернуть успешную встречную кампанию, настаивая на том, что «бунт» защищает лишь частные интересы, прежде всего промышленных групп.
Более успешным оказалось движение за «разумное использование» (wise use), пришедшее на смену «бунту ковбоев» в 1980‑е — 1990‑е гг. Его идеологи сделали основной акцент на защите индивидуальных прав граждан, гарантированных конституцией США, в т. ч. прав на частную собственность и предпринимательскую деятельность. Исходя из этих соображений, они настаивали на ограничении полномочий федеральных органов, расширении свободы предпринимательства и, в частности, на смягчении ограничений на использование общественных земель. Лидеры движения не скрывали своих связей с руководством горнопромышленных компаний. Таким образом, движение за «разумное использование» может рассматриваться как составная часть развития американского неоконсерватизма в целом. Его идеи оказали свое влияние и на позицию республиканцев по вопросам экологии. Тем не менее, в 1990‑е — начале 2000‑х гг. республиканцы учли ошибки предшествующего периода и действовали более осторожно. Как следствие, движению за «разумное использование» так и не удалось достичь своих целей: ни одно из его требований так и не стало законом даже в президентство Буша-младшего.
Подводя в заключении итоги своего исследования, автор, в частности, опровергает распространенные в литературе утверждения о том, что экологическая реформа в 1960‑е — начале 1970‑х гг. пользовалась поддержкой обеих партий, и что вопросы экологии традиционно занимали в американской политической жизни второстепенное место. В целом, по его мнению, разногласия между демократами и республиканцами по вопросу о защите дикой природы, несмотря на отдельные исключения, существовали всегда и на протяжении рассматриваемого периода лишь углублялись. Кроме того, хотя отношение каждой из партий к экологическому движению во многом определялось их позицией по более общим вопросам, нельзя отрицать того обстоятельства, что именно рост оппозиции экологическим реформам способствовал усилению позиций республиканцев, особенно в западных штатах, т. е. обсуждение экологических проблем оказало заметное влияние на американскую политическую жизнь в целом.
М. М. Минц