В книге С. Х. Ахметзянова (Магнитогорский филиал Института истории им. Ш. Марджани Академии наук Республики Татарстан) описывается история участия раскулаченных спецпереселенцев в строительстве Магнитогорского металлургического комбината (заглавие книги не вполне удачно, поскольку Магнитогорск был основан в 1929 г., так что спецпереселенцы не могли быть его «первостроителями»). Особое внимание автор уделяет вопросу о численности спецпереселенцев, их быту, условиям жизни и труда. Исследование основано на документах городского архива Магнитогорска и государственного архива Челябинской области, также автор использует книги памяти жертв репрессий по Магнитогорску и Республике Татарстан и материалы устной истории (в ходе работы он лично опросил несколько десятков бывших жителей спецпосёлков).
Книга состоит из введения, 10 тематических глав и краткого заключения. Текст сопровождается обширным иллюстративным материалом, включая не только фотографии, но и карту расположения спецпосёлков на территории Магнитогорска, а также крупномасштабные планы этих посёлков — как архивные, так и составленные самим автором. В приложении опубликованы фотоальбом спецпосёлка Центральный, составленный, видимо, уже после войны работниками Управления исправительно-трудовыми колониями МВД по Челябинской области, но с использованием снимков, сделанных в 1930‑е годы, а также ряд документов, регулировавших положение спецпереселенцев, и рассказы некоторых бывших раскулаченных.
По данным автора, первые спецпереселенцы появились в Магнитогорске «ещё в начале 1930 года, но их массовое прибытие началось только в мае 1931‑го, с дальнейшей максимальной концентрацией ссыльных на спецпосёлках строящегося города к концу того же года» (с. 109). Раскулаченных расселили по четырём спецпосёлкам, однако к моменту их прибытия бо́льшая часть бараков была ещё не достроена, так что многим спецпереселенцам пришлось на протяжении нескольких месяцев ютиться в переполненных палатках, некоторым — до поздней осени.
Из крестьян были 96,7% ссыльных. Автор отмечает, что в большинстве своём это были не кулаки, а зажиточные середняки, не применявшие наёмный труд, или даже бедняки, «раскулаченные» по разнарядке. Кроме того, имелось большое число горожан; поводы для их высылки могли быть самыми разными, например, наличие собственной мельницы. Автор выявил среди раскулаченных даже одну семью французского происхождения, её глава П. Брюэр в 1937 г. предположительно был арестован. Многие семьи, особенно татарские, состояли из нескольких поколений, среди ссыльных были крестьяне, родившиеся крепостными. Самому старому из спецпереселенцев, по данным автора, на момент ссылки было 109 лет; он выдержал все тяготы пути в товарном вагоне, но умер в холодной палатке 15 сентября 1931 г.
Ещё одну любопытную деталь быта ссыльных составляет наличие примерно полутора сотен полигамных семей, причём не только мусульманских. Последнее автор связывает с тем, что «после 1917 года в обществе приветствовалась независимость от влияния церкви, а вместе с тем шла массированная антирелигиозная пропаганда. Возможно, православные долгие годы „завидовали“ соседям-мусульманам, а революция помогла осуществить чаяния наиболее активным представителям мужского пола» (с. 46). В условиях ссылки, впрочем, институт многожёнства довольно быстро себя исчерпал.
Трудоспособные спецпереселенцы были заняты главным образом на строительстве металлургического комбината, в меньшей степени — в сельском хозяйстве и на объектах инфраструктуры. Детей, несмотря на официальные запреты, привлекали к работе на стройках и в производстве с 11—12 лет. Вопреки мнению ряда историков автор подчёркивает, что условия жизни ссыльных кардинально отличались от условий жизни вольнонаёмных рабочих, прежде всего из-за систематической дискриминации по целому ряду параметров (избирательные права, жильё, оплата труда и т. д.), не говоря уже о том, что трудпоселенцы были лишены возможности сменить место жительства или работу.
На пике ссылки, 1 октября 1931 г., в Магнитогорске насчитывалось 42 462 спецпереселенца (около 10 тыс. семей), около двух третей из которых прибыли из Татарской АССР. «Доля спецпереселенцев, — отмечает автор, — осенью 1931 года составляла не менее четверти всех магнитогорских жителей» (с. 25). В дальнейшем приток новых ссыльных упал почти до нуля, и население спецпосёлков стало неуклонно сокращаться. Тому было несколько причин, но наиболее важными факторами являлись побеги и высокая смертность. На протяжении 1931—1936 гг. в Магнитогорске умерли, по разным данным, от четверти до трети спецпереселенцев. Магнитогорск был не самым «гибельным» местом крестьянской ссылки, однако «на воле» смертность в те годы была в разы ниже, даже в деревнях.
Что касается побегов, то наибольшее их число приходится на первые три года ссылки. Автор не приводит точных данных именно по Магнитогорску, но в целом по тогдашней Уральской области только в 1932 г. бежали до 20% ссыльных; большинству из них удалось уйти от преследования и, сменив документы, начать новую жизнь. Только в 1934 г. число побегов заметно пошло на убыль. Используя различные методики подсчёта, автор приходит к выводу, что к 1 июня 1936 г. в городе проживало уже всего около 22 тыс. ссыльных. Впоследствии многие из них погибли в годы Большого террора и на фронтах Отечественной войны. «Полное восстановление всех спецпереселенцев в политических правах, — отмечается в книге,— произошло в Магнитогорске в марте 1948 года, то есть общий срок магнитогорской ссылки оказался равным 18‑ти годам» (с. 109).
Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История. 2018. № 2. С. 125–128.