Книга А. С. Иванова (Сургутский институт нефти и газа) посвящена положению депортированных калмыков, размещённых на спецпоселении в Тюменской и Омской областях. Тюменская область была выделена из состава Омской в 1944 г., на её территории проживала самая большая группа депортированных калмыков — до четверти от общего количества. Автор исследует не только процесс выработки и реализации политических решений, но и восприятие самими калмыками своего положения, их попытки адаптироваться к новым условиям, влияние депортации на их самосознание и менталитет. Хронологически работа охватывает период с 1943 по 1959 г., т. е. с момента депортации до возвращения калмыков на родину. Сама депортация калмыков в книге не рассматривается, вместо этого автор сосредоточился на процессах, происходивших после неё и до сих пор почти не изученных.
Методологическую основу исследования составляют наработки П. Холквиста. Репрессии, в т. ч. по национальному признаку, рассматриваются как «политика, направленная на формирование состава населения посредством интервенций в социальную среду с целью „отсечения злостных элементов“, мешающих построению социалистического общества, и вживления „полезных“, способствующих его развитию» (с. 14).
Исследование основано на документах центральных и местных органов власти, хранящихся в ГАРФ, РГАЭ и ряде местных архивов Тюменской и Омской областей и Ханты-Мансийского автономного округа, воспоминаниях бывших спецпоселенцев (в т. ч. неопубликованных) и интервью, собранных самим автором в 2009—2012 гг. в Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком автономных округах, включая интервью как бывших спецпоселенцев, так и контактировавших с ними местных жителей.
Автор приходит к выводу, что депортация калмыков была следствием стереотипного представления партийной верхушки о них как о «больном» народе, якобы заражённом склонностью к бандитизму, которую необходимо ликвидировать. Сама депортация осуществлялась как «чекистско-войсковая операция НКВД» (операция «Улусы») в ответ на сотрудничество части калмыцкого населения с немцами и тем самым аналогична другим депортациям «провинившихся» народов. В то же время в последующие годы ссылка калмыков не воспринималась советскими руководителями как репрессия; скорее, с их точки зрения, это была мера по «улучшению качества» населения, позволявшая к тому же обеспечить тыловые регионы Союза дефицитной рабочей силой. Для ссыльных калмыков не создавались отдельные спецпосёлки, они жили вместе с «обычными» гражданами, для коммунистов и бывших сотрудников НКВД режим ссылки был смягчён, принимались многочисленные решения, направленные на нормализацию отношений между ссыльными и местным населением.
Всё это, а также выделение необходимых продовольственных и промтоварных фондов для снабжения ссыльных, не позволяет рассматривать депортацию калмыков как геноцид или попытку их насильственной маргинализации и ассимиляции. Тем не менее последствия этой политики, основанной на самом грубом нарушении гражданских прав целого народа, были катастрофическими. Количество погибших во время депортации достигло 40% от общей численности калмыков, поскольку снабжение на первых порах было недостаточным и часто запаздывало. Проживание на спецпоселении в качестве подневольной «рабсилы» делало ссыльных людьми второго сорта и оказывало колоссальное травмирующее воздействие. Серьёзный удар был нанесён культурному развитию калмыков, преподавание в школе велось на русском языке без учёта их национальной специфики. Неудивительно, что сами калмыки рассматривают события 1943—1959 гг. как народную трагедию и единственным положительным её итогом считают формирование общекалмыцкой национальной идентичности и преодоление т. н. улусизма, при котором значительная часть калмыков ассоциировала себя скорее с местными общностями, а не с народом в целом. После того, как в конце 1950-х годов режим спецпоселения был отменён, почти все калмыки вернулись на родину.