Михаил Минц

Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. истории. М., 2012. № 3. С. 85—91.

«КУЛАЦКАЯ» ССЫЛКА в конце 1920‑х — начале 1950‑х годов

(СВОДНЫЙ РЕФЕРАТ)

1. КРАСИЛЬНИКОВ С. А., САЛАМАТОВА М. С., УШАКОВА С. Н. Корни или щепки: Крестьян. семья на спецпоселении в Зап. Сибири в 1930‑х — начале 1950‑х гг. — 2‑е изд. — М., 2010. — 326 с.: ил.

2. ФИЛАТОВ В. В. Уральское село, 1927—1941 гг.: ссылка раскулаченных. — Магнитогорск, 2010. — 253 с.: ил.

Региональные аспекты «кулацкой» ссылки в последние годы изучаются довольно активно. Исследователи не только продолжают осваивать материалы местных архивов, но и совершенствуют свой методологический инструментарий. Так, С. А. Красильников (Новосибирский университет), М. С. Саламатова (Новосибирский государственный университет экономики и управления) и С. Н. Ушакова (Институт истории СА РАН) в своей работе «Корни или щепки» (1) попытались соединить анализ положения высланных «кулаков» не только на макроуровне (решения центральных органов власти, процесс их выработки и принятия) и мезоуровне (реализация решений центра региональными и местными органами), но и на микроуровне (реакция населения спецпосёлков на политику властей, адаптация сосланных крестьян к новым условиям существования). Впервые объектом исследования оказалась крестьянская семья, ставшая основой выживания и повседневной жизнедеятельности спецпереселенцев. Исследование, таким образом, выполнено на пересечении двух предметных областей — исторического крестьяноведения и истории государственной репрессивной политики в сталинскую эпоху. Многие ключевые документы по изучаемой теме приводятся в тексте книги полностью.

Рассматривая в первой главе современную историографию крестьянской ссылки, авторы приходят к выводу, «что, несмотря на значительное число работ по данной тематике, которая является ныне одной из весьма востребованных, в этой предметной области ощущается своего рода теоретико-концептуальный застой: исчерпан ресурс идей и подходов, обозначившихся в предшествующее десятилетие» (1, с. 23). Одним из путей к преодолению данной ситуации им представляется введение в научный оборот значительного массива источников, хранящихся в местных архивах и до сих пор не привлекавших внимание исследователей. Речь идёт прежде всего о материалах учёта «лишенцев», заведённых в 1920‑е годы, и о личных делах крестьян-спецпоселенцев. Многие из документов, входящих в состав такого рода дел, относятся к массовым источникам и были подвергнуты авторами статистическому анализу, методика которого подробно описывается во втором параграфе первой главы.

На анализе массовых источников основана, в частности, вторая глава монографии, посвящённая сельским «лишенцам». Необходимость столь подробного описания этой социальной группы связана с тем, что именно крестьяне, лишённые в предшествующие годы избирательных прав, составили в начале 1930‑х годов подавляющую часть спецпереселенцев. Глава содержит своего рода «срез жизнедеятельности и моделей поведения крестьянской семьи накануне и в ходе депортаций» (1, с. 8), выполненный на материалах трёх районов современной Новосибирской области. Источниковую базу для анализа составили личные дела глав семей, хранящиеся в областном архиве. По наблюдениям авторов, доля действительно зажиточных крестьян среди «лишенцев» была невелика: к таковым относилось «около половины категории владельцев сельскохозяйственных „предприятий“ (мельниц, маслобоек и т. д. — прим. реф.), около трети категории „эксплуататоров наёмного труда“ и около трети категории торговцев. Остальные представляли середняцкую (а иногда бедняцкую) группу хозяйств. В большинстве случаев лишение избирательных прав происходило незаконно, без документального подтверждения, а в первой половине 1930‑х гг. сельсоветы и РИК (районные избирательные комиссии — прим. реф.) широко практиковали фальсификацию свидетельских показаний, на основании которых принимались дискриминационные решения» (1, с. 97). Как правило, в числе «лишенцев» оказывались наиболее предприимчивые и трудолюбивые крестьяне, многие из них (т. н. «культурники») осваивали в своих хозяйствах передовые агротехнологии, занимали выборные должности, пользовались уважением односельчан.

Сам процесс депортации раскулаченных в монографии не затрагивается, поскольку данная проблематика исследована уже достаточно подробно. Вместо этого наиболее обширная часть книги посвящена функционированию самой системы спецпоселений — её экономике (глава 3) и повседневности (глава 4). Экономические вопросы рассматриваются по преимуществу на материалах т. н. неуставных сельскохозяйственных артелей Нарымского округа (северная часть Западно-Сибирского края). Неуставная артель (спецартель) представляла собой эквивалент колхозной артели, введённый для спецпоселенцев, продолжавших заниматься сельским хозяйством. На всём протяжении изучаемого периода деятельность таких артелей напрямую контролировалась органами ОГПУ — НКВД, в отличие от спецпереселенцев, занятых в промышленности, — последние передавались по специальным договорам соответствующим ведомствам в качестве «рабсилы». Авторы подробно описывают начальные стадии обустройства спецпосёлков, формирование и эволюцию системы принудительного труда. Они показывают также внутренние противоречия этой системы, нацеленной одновременно на рациональное использование труда депортированных для экономического освоения труднодоступных территорий и изоляцию «бывших кулаков» от остальной части советского общества. Результаты деятельности спецартелей показаны в сравнении с аналогичными показателями местных колхозов.

В завершающей главе рассматривается повседневность спецпосёлков, прежде всего отношения между депортированными и администрацией, а также эволюция применявшихся спецпереселенцами поведенческих моделей, включая как сопротивление (протесты, побеги), так и различные способы адаптации к своему новому положению. Помимо делопроизводственной документации ОГПУ — НКВД авторы используют также огромный пласт личных дел спецпоселенцев, отложившихся в местных архивах. Отдельный параграф посвящён истории детских домов для детей раскулаченных. Значительную часть главы занимают тексты документов, а также биографии многочисленных ссыльных крестьян, что позволяет оценить влияние описываемых процессов на индивидуальные человеческие судьбы.

В истории крестьянской ссылки авторы выделяют четыре основных этапа. На первом из них (1930—1934 гг.) происходило становление системы спецпоселений. Это был один из наиболее драматических периодов в их истории, о чём свидетельствуют такие обстоятельства, как демографический кризис (превышение смертности над рождаемостью), частые побеги, а также экономическая неэффективность комендатур, возможностей которых в лучшем случае хватало лишь для удовлетворения своих внутренних нужд. В 1935—1940 гг. наступила относительная стабилизация, завершилось «оседание» крестьян в местах ссылки и их интеграция в местные экономические и социокультурные системы. Новый серьёзный кризис был вызван начавшейся войной; в то же время выстроенная в 1930‑е годы инфраструктура спецпоселений позволила несколько облегчить положение ссыльных. Послевоенный период характеризовался постепенным смягчением режима ссылки и снятием основной массы депортированных со спецучёта. После ликвидации крестьянской ссылки в 1953—1955 гг. «в значительной своей массе бывшие ссыльные уже стали полностью интегрированной частью местного населения» (1, с. 290).

Тему продолжает работа В. В. Филатова (Магнитогорский государственный технический университет) (2), написанная на материалах Уральского региона. В состав Уральской области до её ликвидации в 1934 г. входили территории современных Свердловской, Челябинской, Пермской областей, часть территории современной Удмуртии и Тюменской области. Кроме того, к этому же региону относились Башкирия и территория современной Оренбургской области. В описываемый период это огромное пространство стало одним из основных мест, куда направлялись сосланные крестьяне. Комендатуры размещались главным образом на севере Урала, но и остальная его часть использовалась для расселения кулаков 3‑й категории. В своей книге Филатов даёт всестороннюю картину истории спецпоселений на Урале, включая сам процесс депортации, формирование и эволюцию режима ссылки, организацию принудительного труда раскулаченных и, наконец, повседневность спецпосёлков. Обширное приложение содержит многочисленные документы и статистические сведения.

Описывая первый этап депортации раскулаченных (весна — лето 1930 г.), автор показывает, что операция готовилась и осуществлялась в исключительной спешке, что приводило к превышению первоначальных планов по количеству выселяемых, хаосу и неразберихе в процессе транспортировки ссыльных и их расселения на новом месте, выселению людей на дальний Север без инвентаря и тёплой одежды, перебоям со снабжением. Злоупотребления и произвол в отношении спецпереселенцев были настолько частым явлением, что проблемой было вынуждено озаботиться высшее партийное руководство. Весной — летом 1931 г. произошла вторая волна депортаций. Хотя власти попытались учесть ошибки предыдущего года, переселение зачастую происходило с не меньшими трудностями. В дальнейшем от массовых кампаний по высылке раскулаченных было решено отказаться, репрессии на селе приняли точечный и более планомерный характер.

Внутренний распорядок спецпосёлков также пришлось вырабатывать уже в ходе начавшейся депортации. В ключевом постановлении Политбюро от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» организация таких посёлков определялась лишь в самом общем виде, так что чиновники на местах вынуждены были импровизировать. Лишь 13 октября вышло постановление СНК РСФСР «О трудовом устройстве кулацких семей, выселенных в отдалённые местности, и о порядке организации и управления специальными посёлками», вводившее единые нормативы на республиканском уровне. Правовой статус спецпереселенцев, впрочем, и после этого долгое время регулировался только местными нормативными актами; Уральский обком партии, в частности, принял своё Положение о спецпереселенцах в марте 1931 г. Аналогичный акт союзного значения появился лишь через два месяца; им стало постановление ЦИК и СНК СССР «О специальных посёлках», принятое в мае. Наконец, 25 октября того же года вышло Временное положение ГУЛАГа ОГПУ о правах и обязанностях спецпереселенцев, об административных функциях и административных правах поселковой администрации в районах расселения спецпереселенцев. Этот подробный документ, регламентирующий все стороны жизни спецпосёлков, оставался в силе, с незначительными коррективами, на всём протяжении 1930‑х годов.

Сталинское руководство рассчитывало использовать раскулаченных как дешёвую рабочую силу для освоения труднодоступных районов Севера. Ссыльных привлекали к работе в промышленности, на стройках, лесозаготовках, а также в сельском хозяйстве. Автор подчёркивает, что использование труда спецпереселенцев было организовано крайне нерационально, имели место частые хаотичные переброски работников с участка на участок, задержки с трудоустройством из-за отсутствия вакантных рабочих мест или нехватки инвентаря и т. д. Если в первый год ссылки это ещё можно было объяснить тем, что на местах просто не успели подготовиться к приёму такого огромного количества людей, то в последующий период основной причиной подобной халатности было отношение к трудпоселенцам как к дармовому расходному материалу, которое к тому же нередко дополнялось искренней убеждённостью «ответственных работников» в том, что перед ними поставлена задача физического уничтожения «бывших кулаков». Систематически нарушались даже те мизерные права, которые были сохранены за ссыльными согласно действующим инструкциям. Сплошь и рядом зарплата выдавалась с перебоями, широко использовался женский и детский труд (в том числе на лесозаготовках и других тяжёлых работах), завышались нормы выработки; условия труда, как и условия проживания, оставляли желать лучшего. В то же время, как следует из многочисленных свидетельств, мотивация спецпереселенцев к производительному труду часто была довольно высокой, многие из них становились ударниками и стахановцами. Сказывались и надежды приблизить таким образом своё будущее освобождение, и необходимость выжить самим и прокормить семьи, и простое крестьянское трудолюбие.

Отдельная глава книги посвящена повседневности спецпоселений. Автор последовательно рассматривает такие проблемы, как жилищный вопрос, продовольственное снабжение и медицинское обслуживание депортированных, система образования и идеологическая работа в районах крестьянской ссылки. Показаны различные меры, предпринятые сталинским руководством, чтобы повысить лояльность спецпереселенцев (льготы для молодёжи, противопоставление её старшему поколению, различные возможности для восстановления в гражданских правах и т. д.).

Завершая книгу, автор подчёркивает: «Кулацкая ссылка окончательно завершила процесс раскрестьянивания. После отбытия наказания в спецтрудпоселениях селяне уже не протестовали, воспринимали советскую действительность такой, какая она есть. На долгие годы сохранялся и передавался новому поколению ген сервилизма. Так закончилась история индивидуального хозяйствования в уральской деревне. Сельские жители получили суровый урок на всю жизнь» (2, с. 205).

М. М. Минц