Late imperial Russia: Problems and prospects: Essays in honour of R. B. McKean / Ed. by I. D. Thatcher. Manchester; N. Y.: Manchester University Press, 2005. VIII, 208 p. Реферат опубликован в сборнике: История России в современной зарубежной науке: Сборник обзоров и рефератов / Отв. ред. В. М. Шевырин. М., 2010. Ч. 2. с. 25—30.
ПОЗДНЕИМПЕРСКАЯ РОССИЯ: ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
Late imperial Russia: Problems and prospects: Essays in honour of R. B. McKean / Ed. by I. D. Thatcher. — Manchester; N. Y.: Manchester University Press, 2005. — VIII, 208 p.
Сборник статей «Позднеимперская Россия. Проблемы и перспективы» под редакцией Йена Д. Тэтчера (Брунельский университет, Великобритания) выпущен в честь Р. Б. Мак-Кина, одного из ведущих специалистов по истории предреволюционной России. Как отмечает Тэтчер во введении, исследователей этого периода можно условно разделить на «оптимистов» и «пессимистов»: если первые убеждены в том, что у России при Николае II ещё была возможность для построения современной парламентской монархии, а Февральская революция 1917 г. и последующий приход к власти большевиков оказались возможными вследствие вступления России в Первую мировую войну, — то с точки зрения вторых, российская монархия пребывала в состоянии системного кризиса ещё до войны, несмотря на кажущуюся стабильность, так что её падение было неизбежным в любом случае; открытым оставался лишь вопрос о том, как именно это произойдёт. Труды Мак-Кина, во многом изменившие отношение историков к обсуждаемому периоду, невозможно однозначно отнести к какому-то одному из этих направлений, поскольку их автору, проанализировавшему обширнейший круг источников, удалось показать как прочность существующего строя и слабость революционного движения накануне мировой войны, так и глубину накопившихся противоречий, которые слишком легко могли вырваться наружу. В рецензируемом сборнике присутствуют как «оптимистические», так и «пессимистические» статьи, хотя, как оговаривает во введении Тэтчер, «мы разделяем его [Мак-Кина —М. М.] базовый пессимизм, когда обсуждаем вероятность того, что Россия могла бы эволюционировать в стабильную конституционную монархию» (с. 8).
Сборник открывается статьёй Сары Бэдкок (Ноттингемский университет) «Самодержавие в кризисе: Николай Последний». Автор подробно анализирует стиль руководства, присущий Николаю II, его отношение к политическим реформам, и, в частности, отмечает крайнюю неприязнь императора к любым переменам, ограничивающим его власть. Сталкиваясь с необходимостью подобных решений (например, во время революции 1905—1907 гг.), Николай всегда соглашался на них в высшей степени неохотно, ограничиваясь лишь минимальными уступками (с. 21). К этому добавлялась стойкая убеждённость в том, что народ в массе своей остаётся преданным «царю-батюшке», а оппозиционные настроения нагнетаются искусственно различными антигосударственными силами. В то же время, обладая формально неограниченной властью, Николай II, как это ни парадоксально на первый взгляд, мог оказывать лишь весьма ограниченное влияние на положение дел в государстве. Причиной тому был доставшийся ему в наследство архаичный стиль управления, который в условиях начала XX в. фактически лишал его возможности эффективно контролировать собственный государственный аппарат. Достаточно упомянуть о том, что, будучи главой государства, он не имел своего секретариата. К тому же, вплоть до 1913 г. император вынужден был тратить до полутора часов ежедневно на решение тривиальнейших вопросов, поскольку его личное разрешение было необходимо даже для смены фамилии или раздельного проживания супругов. Требовалась радикальная реформа правительства, но это, в представлении Николая, подорвало бы основы самодержавного строя. Следствием перечисленных обстоятельств, а также ряда других, которые также обсуждаются в статье, стала фактическая неспособность последнего императора к адекватному управлению страной, к своевременной и обоснованной реакции на вызовы эпохи. Самодержавие превратилось в анахронизм, и его падение становилось лишь делом времени (с. 24—25).
Питер Валдрон (Сандерлендский университет, Великобритания) в статье «Позднеимперский конституционализм» разделяет данную С. Бэдкок оценку слабых оснований конституционного строя, введённого во время революции 1905—1907 гг. Анализируя историю создания и функционирования Государственной думы в 1906—1917 гг., он показывает, что эффективное взаимодействие между Думой, Государственным советом и правительством так и не было налажено. Этому способствовало не только неприязненное отношение министров к депутатам, но и аналогичное отношение депутатов к министрам. Кроме того, работа Думы регламентировалась настолько плохо, что орган, задуманный для ускорения реформ, фактически тормозил их осуществление. Не удалось сформировать и сильную центристскую фракцию в Государственном совете. Созданная в 1905—1907 гг. парламентская система не отражала произошедших на рубеже веков изменений в обществе, поскольку наиболее широкое представительство сохранила старая элита, неуклонно терявшая позиции, между тем как крестьяне, рабочие, средний класс были в значительной степени исключены из законодательного процесса (с. 38—39). Это, естественно, не способствовало повышению доверия к новому законодательному органу. Не сложилось и новой политической культуры, необходимой для успешной работы. Нежелание Николая II всерьёз делить власть с Думой способствовало только дискредитации демократической политики в России, что облегчило и фактическую ликвидацию парламентской системы после 1917 г.
Напротив, Йейн Лочлан (Стерлингский университет, Великобритания) в статье «Охранка: тайная полиция в позднеимперской России» показывает, что органы царской администрации могли быть и чрезвычайно эффективными. Несмотря на относительно небольшую численность, охранка в своей работе достигла впечатляющих результатов — как за счёт активнейшего использования современной техники, так и благодаря оригинальным методам политического сыска. Её информаторы имелись практически во всех антиправительственных организациях, в т. ч. и в руководстве РСДРП и эсеров. Сыграла свою роль и крайняя секретность этой службы, порождавшая преувеличенные представления о её размерах и возможностях. Тем не менее, даже офицеры тайной полиции осознавали, что одни лишь её операции самодержавие не спасут. Деятельность охранки не только укрепляла зловещую репутацию царизма, но и способствовала дальнейшему оживлению революционного движения, которое она уже не в силах была сдерживать. Более того, охранка оказалась настолько тесно связана с революционным подпольем, что современники задавались вопросом, кто же из них кого в действительности использует; слухи нередко изображали сотрудников тайной полиции скрытыми революционерами. Давал о себе знать и психологический фактор: длительная работа в тайной полиции нередко приводила к нервным срывам и моральному разложению. Таким образом, хотя охранка достигла значительных успехов в борьбе с профессиональными революционерами, против широкой оппозиции, рождённой революцией 1905—1907 гг., она была бессильна. Аналогичная ситуация сложилась и в 1914—1917 гг. (о чём сама охранка, впрочем, предупреждала ещё до начала Первой мировой войны).
Джеффри Свейн (Университет Глазго) в своей статье «Революционеры в позднеимперский период» даёт очерк истории революционного движения в России при Николае II — от образования РСДРП и ПСР на рубеже XIX—XX вв. до событий, непосредственно предшествующих Февральской революции 1917 г. Рассмотрев историю создания двух революционных партий и их положение накануне и в первые месяцы революции 1905—1907 гг., автор разбирает отношение социал-демократов и эсеров к Первой и Второй Государственным думам, описывает их взаимодействие с другими партиями и движениями. В разделе, посвящённом периоду реакции, анализируется ситуация в революционном движении после первой русской революции; автор, в частности, показывает его слабость и разобщённость в этот период вследствие многочисленных арестов; оторванность российских партийных организаций от руководства ПСР и РСДРП, находившегося в эмиграции; попытки местных организаций продолжать свою деятельность и наладить взаимодействие между собой даже в таких неблагоприятных условиях. Далее рассматриваются новый подъём революционного движения накануне Первой мировой войны и постепенное нарастание социальной напряжённости в военные годы. Автор показывает, в частности, что местные активисты радикальных партий постоянно склонялись скорее к революционной позиции, нежели к реформистской.
Следующие два исследования посвящены интеллектуалам предреволюционного периода; их авторы настроены более «оптимистично». Мюррей Фрейм (Университет Данди, Великобритания) в статье «Культура, патронат и гражданское общество: театральные импресарио в позднеимперской России» доказывает, что высокая степень культурного плюрализма, которая обнаруживается в деятельности различных покровителей искусства, свидетельствует о существовании живого гражданского общества, которое могло бы составить прочную основу для конституционной монархии. Как бы то ни было, неудача царизма в поиске и поощрении согласия с зарождающимся гражданским обществом лишила его этой потенциальной поддержки. Напротив, царизм, казалось, был склонен воспринимать сокращение своего влияния на культурную жизнь как угрозу. В первой части статьи описывается деятельность трёх основных театральных импресарио позднеимперского периода: Ф. А. Корша, Саввы Мамонтова и А. С. Суворина. Автор отмечает, что их деятельность не преследовала политических целей, однако следствием её (как и активности многих других меценатов) стала постепенная утрата государством прежнего контроля над искусством. Во втором разделе рассматривается история созданных ими театров.
Винсент Барнет (Бирмингемский университет) в статье «Туган-Барановский и „Русская фабрика“» рассматривает наследие М. И. Туган-Барановского, одного из наиболее известных русских экономистов предреволюционной эпохи, и прежде всего его фундаментальный труд «Русская фабрика в прошлом и настоящем». Первый раздел статьи вводит читателя в круг основных идей этой работы, во втором анализируется критика построений учёного. Автор отмечает, что экономика России, по мнению Туган-Барановского, развивалась как здоровая капиталистическая система. В 1917 г., однако, рыночная экономика была отвергнута вместе с царизмом.
В двух других работах анализируется положение пролетариата и крестьянства в предреволюционной России. Йен Д. Тэтчер в статье «Городские рабочие в позднеимперский период» исследует экономические, политические и социальные аспекты жизни рабочих в царствование Николая II. Он соглашается с Мак-Кином, что государство не реагировало должным образом на проблемы рабочих, но оспаривает его представление, будто политизация рабочего движения началась лишь после Февральской революции 1917 г. Хотя рабочих разделяло множество экономических, социальных, политических и культурных факторов, есть достаточно свидетельств общего неприятия ими порядков на фабриках, чтобы сделать вывод, что рабочие были в значительной степени противниками самодержавия задолго до того, как монархия была свергнута.
Тему продолжает статья Дэвида Муна (Университет Стратклайда, Глазго) «Крестьяне в позднеимперский период». Автор, в частности, анализирует российскую специфику четырёх основных факторов (урбанизация и развитие транспорта; школа; участие в политической жизни; служба в национальной призывной армии), которые, по мнению Е. Вебера, способствовали развитию национального самосознания у французских крестьян в период Третьей республики. В статье описываются и последние историографические дискуссии по этому вопросу. Мун показывает, что в России (как, впрочем, и во Франции, согласно позднейшим исследованиям) происходил скорее диалог между национальной (городской) и деревенской культурами, их взаимное сближение, нежели одностороннее воздействие города на деревню. При этом в России, где процессы индустриализации, урбанизации начались позже и протекали интенсивнее, нежели в Западной Европе, зачастую происходило скорее «окрестьянивание» города, школы, чем наоборот. Иная ситуация сложилась в политической сфере, поскольку режим, проводя в 1905 г. и в дальнейшем ограниченные политические реформы, не стремился вовлечь крестьян в национальное представительство, хотя в начале XX в. они не только стремились к участию в политике, но и приобрели необходимый опыт благодаря участию в работе земств. Более того, в ответ на радикальные выступления крестьянских депутатов по земельному вопросу правительство избирательным законом от 3 июня 1907 г. ещё больше сократило участие крестьян в национальной политике. Николай II исключил их из «конституционного строя»; неудивительно, что впоследствии его подданные-крестьяне не оказали ему необходимой поддержки.
Следующая работа посвящена деятельности М. Н. Покровского, одним из первых среди профессиональных историков попытавшегося проанализировать развитие России с марксистских позиций. Джеймс Д. Уайт (Университет Глазго) в статье «Истоки, разработка и кончина концепции русской истории М. Н. Покровского» анализирует творческую биографию учёного и эволюцию его научных взглядов, включая отношение к марксизму. Автор показывает, что, хотя Покровский обратился к марксистскому пониманию истории лишь после того, как вступил в 1905 г. в большевистскую партию, часть его исторических взглядов сформировалась в более ранний период его творчества; сюда относится, в частности, линейно-стадиальное понимание исторического процесса, принятое и в либеральной историографии и предполагавшее, что Россия развивается по тому же пути, что и Западная Европа, хотя и с отставанием. Это, в свою очередь, позволило в дальнейшем применить к русской истории марксистскую концепцию социально-экономического детерминизма, разработанную на западноевропейском материале. В своих сочинениях, написанных после 1905 г., Покровский исходил из того, что определяющим в поздней истории России было влияние торгового капитала, с которым была тесно связана и царская власть. Уайт анализирует также последующую эволюцию воззрений Покровского, в частности, его позднейшие попытки осмыслить природу и роль русского финансового капитала. Описывает он и непростую судьбу историка в последние годы жизни (1920-е — нач. 1930-х гг.). Хотя Покровский, как отмечает автор, стремился по возможности дистанцироваться от политических баталий (чем объясняется, к примеру, его уход с должности председателя Истпарта), в условиях даже относительно либеральных 1920-х гг. это оказалось невозможным. И если его работы, в которых отстаивалась самостоятельность русской экономики, пришлись в своё время очень кстати с началом критики Троцкого, то впоследствии идеи Покровского и его учеников вызывали всё более жёсткую критику со стороны партийного руководства. В 1930-е гг., уже после смерти историка, его труды были преданы забвению.
Завершается сборник статьёй Пола Дьюкса (Абердинский университет, Великобритания) «Позднеимперская Россия в имперском мире». Автор даёт обзор внешней политики России при Николае II, исходя из того, что предреволюционную Россию необходимо изучать как часть более широкой международной системы. Дьюкс доказывает, что участие России в сложных внешнеполитических играх только подрывало шансы царизма на выживание. Николай II оказался в ловушке, увязнув в империалистических битвах за престиж и влияние, приведших в конечном итоге к роковой для страны Первой мировой войне.
М. М. Минц