Schainker E. R. Confessions of the shtetl: converts from Judaism in imperial Russia, 1817–1906. — Stanford (California): Stanford University Press, 2017. — XVI, 339 p.: ill.
Книга Элли Р. Шейнкер (Университет Эмори, Атланта, США) посвящена практике обращения в христианство среди российских евреев в XIX — начале XX в. В общей сложности на протяжении XIX в. около 69 400 евреев приняли православие и около 15 тыс. перешли в «терпимые» инославные исповедания — католичество и лютеранство. В первой половине столетия среди них преобладали мужчины, начиная с 1860‑х годов — женщины. Автор изучает общий контекст (социальный и повседневный), в котором происходили обращения, анализирует побудительные мотивы выкрестов, прослеживает реакцию еврейских общин на переход отдельных своих членов в христианство. Согласно её наблюдениям, «крещение не означало полного разрыва с еврейством и еврейской общиной», но «становилось началом сложного эксперимента с новыми формами идентичности и принадлежности» (с. 5). В предшествующей историографии этот феномен изучался главным образом применительно к перешедшим в православие евреям-кантонистам (несовершеннолетним рекрутам-евреям, призывавшимся на военную службу с 1827 до конца 1850‑х годов), но их насчитывалось всего 20–25 тыс., то есть не больше четверти от общего числа обращённых евреев. Э. Р. Шейнкер в своей книге исследует опыт евреев-христиан в целом. Она использует документы центральных российских архивов (ГАРФ, РГАДА, РГИА, РГВИА, РГАВМФ), документы различных местных учреждений Российской империи, отложившиеся в украинских, литовских архивах и Национальном историческом архиве Беларуси, а также фонды Центрального архива истории еврейского народа в Иерусалиме и Еврейского научного института (YIVO) в Нью-Йорке, периодические издания и другие источники. Хронологически исследование охватывает период с 1817 г., когда евреи в России получили официальную возможность переходить в другую веру, до 1905–1906 гг., когда был разрешён обратный переход из христианства в иудаизм.
Книга состоит из введения, шести глав, объединённых в три части, и эпилога. В первой части рассматривается религиозная политика российского правительства от Александра I до Николая II, определившая институциональный контекст, в котором происходили обращения. В первой половине XIX в. она была достаточно противоречивой. С одной стороны, государство поощряло переход евреев в христианство, причём не только в православие: в 1827 г. им было разрешено переходить и в другие «терпимые» христианские конфессии. Причём если правительство Александра I пыталось стимулировать этот процесс разнообразными льготами и пособиями (несмотря на часто возникавшие подозрения в неискренности евреев, желающих креститься), то Николай I основную ставку делал на армию: в 1827 г. он распространил на евреев рекрутскую повинность, тогда же был санкционирован и призыв на военную службу несовершеннолетних мальчиков-евреев, которых отдавали в школы кантонистов; последних особенно настойчиво принуждали к крещению. В то же время правительство проводило политику терпимости по отношению к ограниченному количеству наиболее распространённых в России религий и конфессий, включая иудаизм, пытаясь тем самым встроить существующие религиозные институты в общую систему власти в империи. Это давало еврейским религиозным общинам определённые рычаги для давления на своих членов, желающих принять христианство.
В пореформенные годы правительство практически полностью свернуло свою прежнюю деятельность по обращению евреев. Хотя православие и оставалось официально государственной религией, царская бюрократия в этот период была озабочена прежде всего поддержанием политической стабильности в империи и старалась избегать конфликтов с религиозными институтами «терпимых» вероисповеданий; старообрядцы и другие православные секты вызывали у чиновников гораздо больше беспокойства, нежели евреи. Аналогичную позицию занимал и Святейший правительствующий синод. В этих условиях проповедью христианства среди евреев занимались главным образом по собственной инициативе миссионеры из числа самих выкрестов. Под влиянием лютеран они делали особый акцент на издание религиозной литературы на еврейских языках, включая перевод Нового Завета не только на иврит, но и на идиш. На практике, однако, роль миссионеров в обращении российских евреев в христианство оставалась достаточно ограниченной.
Во второй части автор описывает повседневную жизнь городов и местечек в черте оседлости как среду, в которой происходило взаимодействие между представителями разных конфессий и совершались обращения. Она опирается главным образом на материалы пореформенного периода, когда крещение стало по преимуществу добровольным актом. Тогда же начала расти и доля женщин среди новообращённых, особенно в сельской местности. Во многих случаях именно повседневное личное общение с христианами (например, в корчме) подталкивало человека к смене веры и одновременно упрощало для него этот шаг.
В то же время в условиях местечка, где все друг друга знали и жизнь протекала у всех на виду, крещение или даже намерение его совершить не могло долго оставаться тайной и нередко приводило к серьёзным конфликтам. Прямое насилие в отношении выкрестов было скорее эпизодическим явлением, гораздо чаще семья или община пытались воздействовать на своих членов, принявших или намеревающихся принять крещение, используя различные возможности, вытекающие из действующего законодательства, поскольку иудаизм официально считался «терпимой» религией и еврейские общины самостоятельно решали такие вопросы, как запись актов гражданского состояния, брак и развод, налогообложение, призыв в армию и т. д. С другой стороны, в крайне редких случаях перехода христиан в иудаизм (чаще всего так поступали евреи, крещёные по принуждению), общины помогали им скрыться от властей.
В третьей части «Обращённые в движении» анализируются истории возвращения евреев-выкрестов к иудаизму и описываются иудео-христианские секты, существовавшие на Юге России в 1880‑е годы. На этих примерах автор показывает, что границы между конфессиями, при всей их строгости, были всё же достаточно проницаемыми. Переход из православия обратно в иудаизм был декриминализирован только в 1905 г. (переход из других христианских конфессий в нехристианскую веру — в 1906 г.), но и по новому законодательству такие переходы были серьёзно ограничены. В то же время многочисленные истории возвращения к вере отцов зафиксированы и до 1905 г.; более того, известны случаи, когда выкресты, открыто вернувшиеся в иудаизм или подозревавшиеся в тайном соблюдении еврейских традиций, оправдывались судом (в первую очередь это относилось к бывшим кантонистам). Возвращению в иудаизм нередко способствовало то обстоятельство, что даже приняв крещение, человек чаще всего продолжал жить если и не в своём родном местечке, то во всяком случае в пределах черты оседлости и всё так же регулярно общался с евреями, нередко сохранял связи и с собственной прежней семьёй. К тому же в конце XIX — начале XX в. правительство относилось к крещёным евреям со всё бо́льшим подозрением, на них были распространены многие дискриминационные законы, которые ранее действовали лишь в отношении иудеев, в паспортах наряду с обычной записью о православном исповедании начали ставить штамп «Из евреев». В этот же период в консервативной прессе всё чаще высказывались мысли о том, что обращение евреев в православие приносит больше вреда, чем пользы, поскольку евреи тем самым якобы получают возможность разрушать церковь изнутри. Этничность, таким образом, постепенно становилась более важным критерием, нежели религиозная принадлежность.
Ещё одним явлением, не вписывающимся в систему официальных межрелигиозных границ, были иудео-христианские секты 1880‑х годов. По существу их вероучение основывалось на различных комбинациях прогрессивного иудаизма с христианскими идеями, хотя официально основатели таких сект предпочитали называть себя евреями, а не христианами, чтобы не попасть под действие законов, криминализирующих «отпадение» от христианства. Реакция общества (как еврейского, так и русского) на появление таких сект была неоднозначной. Евреи в большинстве своём отнеслись к их последователям едва ли не с большей неприязнью, чем даже к выкрестам, поскольку в данном случае речь шла не просто о переходе из одной веры в другую, а о размывании самого понятия еврейства; для большинства российских евреев религия оставалась неотъемлемым компонентом их идентичности вплоть до советского периода. В православной среде иудео-христианство вызвало определённый интерес как один из возможных путей христианизации евреев, но близость описываемых сект к протестантизму и прогрессивному иудаизму многим православным авторам казалась слишком опасной. Реакция правительства во многом основывалась на том, что религиозная идентичность по-прежнему официально считалась не личным делом каждого конкретного человека, а объективным качеством, которое подтверждалось не столько реальным мировоззрением, сколько формальным соблюдением обрядов, фиксировалось документально и определяло социальный статус его носителя. В подобной системе координат секты, функционирующие на стыке двух религий, неизбежно оказывались неприемлемыми, поскольку разрушали межконфессиональные границы; как следствие, все они в конце концов были распущены.
В эпилоге прослеживается влияние, которое феномен обращений в христианство оказал на культуру и самосознание российских евреев. Автор также рассматривает дальнейшее развитие изучаемых процессов в межреволюционный период 1906–1917 гг. и в советские годы.
Опубликовано в сборнике: Имперский поворот в изучении истории России: Современная историография: Сб. обзоров и рефератов / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. истории; отв. ред. О. В. Большакова. Москва, 2019. С. 95–99.