Шмид С. Д. Производство силы: история советской атомной промышленности до Чернобыля

Schmid S. D. Producing power: the pre-Chernobyl history of the Soviet nuclear industry. — Cambridge (Mass.): The MIT press, 2015. — XXXI, 362 p.: ill.

Соня Шмид — профессор Политехнического института и университета штата Виргинии (Virginia Polytechnic Institute and State University, Блэксбург, США). Специалист по социальной истории науки, истории советской атомной энергетики, истории отношений между наукой и государством в условиях Холодной войны.

В монографии рассматривается история советской атомной промышленности и атомной энергетики до 1986 г. с целью проанализировать истоки и общий контекст чернобыльской катастрофы. Это отражено и в заглавии книги, поскольку английское слово power (букв. «сила») может обозначать как электроэнергию, так и политическую мощь. Автор подчёркивает, что не пыталась найти единственно верное и исчерпывающее объяснение непосредственных причин взрыва реактора в 4‑м энергоблоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г., поскольку споры между специалистами по этому вопросу продолжаются до сих пор, а многочисленные экспертные оценки, высказанные в первые годы после аварии, вряд ли могут считаться в полной мере объективными, так как их авторы вынуждены были защищать свои собственные интересы или интересы своих организаций и ведомств. Вместо этого Шмид сосредотачивается прежде всего на социальных аспектах истории советского «мирного атома», а также на анализе экономических, технических и политических факторов, которые привели к тому, что именно реакторы типа РБМК были признаны наиболее подходящими для Чернобыльской станции из всех типов атомных реакторов, производившихся советской промышленностью.

Источниковая база работы включает в себя архивные документы, опубликованные материалы, а также 34 интервью бывших работников атомной энергетики, собранные самой С. Шмид в 2001–2012 гг. Из архивных материалов автор особо выделяет хранящиеся в РГАЭ документы Министерства энергетики и электрификации (Минэнерго), Главного управления атомных электростанций (Главатомэнерго), Госплана, Государственного комитета по науке и технике (ГКНТ). Кроме того, в книге используются отдельные материалы из Архива РАН и хранящиеся в РГАСПИ документы ВЛКСМ, поскольку некоторые атомные электростанции входили в число «ударных комсомольских строек». В РГАНИ доступно небольшое количество документов, отложившихся в ходе расследования обстоятельств Чернобыльской аварии. Особый комплекс источников составляют документы различных отраслевых НИИ, хранящиеся в бывшем Российском государственном научно-техническом архиве в Самаре (с 1995 г. является частью РГАНТД). Архивы Росатома, Курчатовского института и ряда других ключевых организаций и ведомств остаются засекреченными. Учитывая неполноту источниковой базы и тенденциозность используемых материалов, автор выделяет две основных стратегии, позволяющих исследователю сохранить объективность анализа: сравнение данных советских источников с зарубежными (включая донесения ЦРУ, материалы международных конференций по атомной энергетике и др.) и внимательное изучение языка и стилистики официальных советских документов.

Структура книги выстроена по тематическому принципу. В первой главе анализируется экономический и политический контекст возникновения советской атомной индустрии, её место в советской экономике и идеологии. Следующие три главы посвящены соответственно организационной структуре отрасли (включая соперничество между «оборонным» Министерством среднего машиностроения и «гражданским» Минэнерго), подготовке кадров (а также профессиональному самосознанию и мировоззрению работников атомной отрасли) и истории конструкций реакторов. В пятой главе подробно описываются собственно авария на Чернобыльской АЭС, работы по ликвидации её последствий и их результаты. Помимо заключения книгу завершает также краткий эпилог, посвящённый сравнению Чернобыльской аварии и аварии на японской электростанции Фукусима‑1 11 марта 2011 г. Обзор методологии и источников даётся в приложении.

Как утверждается в первой главе, создание мирной атомной энергетики в СССР не было жёстко предопределено. В конце 1940‑х — начале 1950‑х годов страна не испытывала дефицита электроэнергии, хотя специалисты прогнозировали существенный рост потребностей, прежде всего в связи с начавшейся электрификацией железных дорог и растущим количеством разнообразной бытовой техники. Строительство атомных электростанций, однако, хорошо вписывалось в советскую идеологию, в рамках которой электрификации всегда придавалось особое значение, а научно-технический прогресс в целом рассматривался как важнейшая составляющая в построении коммунизма. Соблазнительной была и возможность использовать успехи страны в атомной гонке с США не только в военных, но и в мирных целях. Для строительства атомных электростанций, однако, требовались многолетние усилия и огромные инвестиции, для привлечения которых специалистам-атомщикам необходимо было обосновать не только идеологическую привлекательность нового вида энергии, но и экономическую эффективность её выработки. Государство, подчёркивает автор, играло важную роль в развитии атомной энергетики не только в СССР; особенность советской системы состояла в том, что за полным отсутствием частной инициативы развитие новой отрасли полностью зависело от государственных органов планирования, структура которых к тому же постоянно менялась.

Первая экспериментальная АЭС была запущена в 1954 г. в Обнинске, её мощность составляла всего 5 МВт. Промышленная выработка электроэнергии на атомных станциях началась десятью годами позже — в 1964 г., когда были запущены в эксплуатацию Белоярская и Нововоронежская АЭС (автор не учитывает запущенную в 1958 г. Сибирскую АЭС, видимо, из-за того, что её основным назначением была наработка оружейного плутония, электричество и тепло рассматривались как побочный продукт — прим. реф.). Во второй половине 1960‑х годов советские планировщики уже рассматривали атомные электростанции как важный источник энергии для дальнейшего развития промышленности, а с начала 1970‑х годов отрасль переживала бурный подъём: в 1973 г. были введены в эксплуатацию сразу три новых АЭС, а всего с 1973 по 1986 год в стране, по подсчётам автора, было запущено 39 атомных реакторов различных типов по сравнению с семью в 1954–1972 гг. В этой ситуации дальнейшее увеличение мощности реакторов было вопросом не только престижа, но и рентабельности, что стало одной из причин, обусловивших особую привлекательность реакторов РБМК.

Анализируя во второй главе организационную структуру атомной отрасли, автор обращает внимание на то, что не только идеологически, но и технически её истоки восходят сразу к двум крупномасштабным инициативам советского руководства: плану ГОЭЛРО, принятому в 1920 г., и сталинскому атомному проекту. Последний был запущен в 1943 г. в сугубо военных целях, после того как по ряду признаков стало очевидно, что США приступили к разработке ядерного оружия. Однако первый экспериментальный атомный реактор заработал уже 25 декабря 1946 г., за два с половиной года до взрыва первой советской атомной бомбы. Тогда же заведующий Лабораторией № 2 АН СССР (ныне НИЦ «Курчатовский институт») И. В. Курчатов впервые задумался о возможности использования таких реакторов для выработки электроэнергии. В 1953 г. Первое главное управление при Совете министров СССР, руководившее атомным проектом, было преобразовано в Министерство среднего машиностроения (Минсредмаш), в задачи которого входило и конструирование реакторов. Выработкой электроэнергии, в свою очередь, руководило Минэнерго, созданное ещё в 1939 г. как Наркомат электростанций и электропромышленности. Это породило проблему разграничения полномочий и ответственности между двумя ведомствами в управлении гражданской атомной энергетикой и обусловило известную нестабильность соответствующего сектора советской бюрократической системы. Официально атомные электростанции были переданы в ведение Минэнерго в 1966 г.; конструирование реакторов при этом осталось в ведении Минсредмаша. Автор отмечает, что соперничество и конфликты между министерствами во многом были обусловлены различными целями их создания: Минэнерго было гражданским ведомством и в отличие от Минсредмаша ориентировалось в первую очередь на экономическую эффективность. Несмотря на все попытки привить в соответствующих подразделениях Минэнерго традиции и культуру работы, принятые в оборонной промышленности, ви́дение задач и функций атомной энергетики в обоих ведомствах заметно различалось, различались и представления о том, какие показатели следует считать существенными, а какие риски — неприемлемыми. Эта система двойного подчинения атомной энергетики просуществовала до конца 1980‑х годов.

Рассматривая особенности подготовки кадров для атомной энергетики, Шмид в частности внимательно прослеживает черты сходства и различия между двумя основными категориями работников отрасли — «атомщиками» (учёные и инженеры, принимавшие участие в конструировании реакторов) и «энергетиками» (работники атомных электростанций), а также внутри этих групп. Создатели первых реакторов и боезарядов далеко не все обладали профильным образованием — просто за отсутствием соответствующих учебных программ. Такое положение вещей, естественное для новой отрасли, основанной на недавно открытых технологиях, наблюдалось и в других странах. Система подготовки специалистов складывалась по мере развёртывания атомного проекта. Сильной стороной советских «атомщиков», в большинстве своём занятых на предприятиях и в научных институтах Минсредмаша, были обширные научные знания в сочетании с большим практическим опытом работы на атомных объектах. Как показано в книге, наладить передачу этих знаний от «атомщиков» к «энергетикам» после перевода атомных электростанций из Минсредмаша в Минэнерго советскому руководству удалось лишь частично. Несмотря на в целом довольно серьёзную подготовку, работники электростанций гораздо хуже, чем специалисты-«атомщики», знали устройство собственных реакторов и редко имели возможность уже в ходе обучения пройти практическую подготовку на том самом типе реактора, на котором им предстояло работать.

Ситуация дополнительно осложнялась чрезмерной секретностью и недостаточно оперативным распространением новой информации, в том числе после разнообразных аварийных ситуаций. Не уделялось должного внимания и вопросам эргономики, советские реакторы были довольно сложны в управлении, что ставило возможность их безопасной эксплуатации в прямую зависимость от квалификации персонала. При этом, в силу ряда особенностей развития отрасли на раннем этапе, в СССР основной гарантией от аварий на атомных объектах считалась именно высокая квалификация работников, автоматизированные системы защиты от сбоев на советских атомных электростанциях были гораздо менее мощными, чем на Западе. По сути, пишет автор, к работникам советских АЭС предъявлялись взаимоисключающие требования: с одной стороны — беспрекословное соблюдение инструкций, составленных на предприятии — изготовителе реактора, с другой — умение быстро принимать самостоятельные решения в нештатных ситуациях. Это также сыграло свою роль в катастрофе 1986 года.

Конструирование атомных реакторов, несмотря на плановый характер советской экономики, велось весьма хаотично, так что на протяжении 1950‑х — 1960‑х годов было разработано довольно большое число моделей самых разных типов. По мнению автора, советское руководство предпочло такой подход, посчитав его более надёжным, поскольку он позволял дублировать усилия и не зависеть от одной единожды принятой конструкции. В других странах в качестве основного типа реактора для мирной энергетики были выбраны водо-водяные реакторы с водой под давлением. В СССР к этой категории относились реакторы типа ВВЭР, который вплоть до середины 1960‑х годов считался основным. Из семи реакторов, эксплуатировавшихся к началу 1973 г. на Обнинской, Белоярской и Нововоронежской АЭС, четыре относились именно к этому семейству. Разработка реакторов РБМК началась в середине 1960‑х годов, первый реактор этого типа был запущен в эксплуатацию в 1973 г., а из 39 реакторов, запущенных в 1973–1986 гг., 15 относились к семейству РБМК и 18 — к семейству ВВЭР. Окончательный выбор, таким образом, был сделан в пользу двух основных типов реактора вместо одного.

Установки типа РБМК относятся к совершенно иной разновидности атомных реакторов, нежели ВВЭР, а именно к графито-водным реакторам. Их разработка велась на основе более ранних конструкций, использовавшихся для наработки оружейного плутония. За рубежом данный тип реактора с самого начала критиковался как сложный в эксплуатации и недостаточно надёжный, а поскольку именно такие реакторы использовались на Чернобыльской АЭС, в историографии утвердилось мнение, что выбор в пользу РБМК был ошибкой. Критикуя эту точку зрения как слишком упрощённую, Шмид показывает, что решение об оснащении части новых электростанций реакторами РБМК имело свои основания. Сторонники графито-водных реакторов настаивали на том, что их использование в мирных целях позволит опереться на обширный опыт их конструирования, постройки и эксплуатации, накопленный в оборонной промышленности. Предполагалось также, что реакторы РБМК будут мощнее и при этом дешевле, чем ВВЭР. К тому же оборудование для производства реакторов ВВЭР имелось только на Ижорских заводах в Ленинграде, которые были перегружены другими заказами, из-за чего производство постоянно тормозилось, тогда как реакторы РБМК можно было собирать непосредственно на месте будущей электростанции. Ожидалось, что это гарантирует не только реализацию амбициозных планов по строительству атомных электростанций на территории Союза, но и позволит СССР выполнить свои обязательства перед другими странами соцлагеря. Наконец, РБМК являлся оригинальной советской конструкцией, что было важно с идеологической точки зрения. «Аргументация, которая ретроспективно определяет, где были допущены ошибки, упускает из виду тот факт, что то, что мы считаем хорошим и безопасным, всегда зависит от контекста, — настаивает автор. — РБМК являлся конструкцией, которая имела смысл только в специфическом контексте, обрисованном выше. В этом специфическом контексте, однако, выбор в пользу РБМК был вполне оправданным» (с. 125).

Что касается собственно Чернобыльской катастрофы, то согласно официальной советской точке зрения, её основной причиной был человеческий фактор: утверждалось, что взрыв реактора произошёл вследствие недопустимого эксперимента, проводившегося на электростанции 25–26 апреля 1986 г. с отключением автоматических систем безопасности в нарушение действующих инструкций. Доступные на сегодня источники, по мнению Шмид, показывают, напротив, что внезапный перегрев реактора был обусловлен его конструктивными дефектами, проявлявшимися при определённых режимах эксплуатации: поведение реактора становилось нестабильным после длительной работы на пониженной мощности, а неудачная конструкция управляющих стержней могла привести к тому, что погружение их в активную зону вызывало увеличение мощности реактора вместо её снижения. Автор избегает называть мероприятия, проводившиеся 25–26 апреля перед плановой остановкой 4‑го энергоблока, экспериментом, отмечая, что в действительности это были испытания оборудования, которые регулярно проводятся на самых разных промышленных предприятиях. О возможных негативных последствиях эксплуатации реактора РБМК в режиме, предусмотренном программой испытаний, персонал станции, по-видимому, просто не знал. Ситуацию усугубили действия руководства Киевэнерго, которое днём 25 апреля потребовало отложить уже начавшуюся остановку реактора до вечера, опасаясь, что в дневное время она может привести к перебоям в электроснабжении. Пытаясь вновь увеличить мощность реактора до требуемого уровня, чего уже невозможно было добиться штатными средствами, работники станции извлекли управляющие стержни из активной зоны выше предельной отметки, предусмотренной инструкцией, что и создало необходимые условия для будущего взрыва. Вопреки распространённым представлениям, автоматические системы безопасности были отключены лишь частично. Более того, непосредственной причиной аварии стало именно нажатие на кнопку аварийной остановки реактора после того, как запланированные испытания были успешно завершены: «Работники [электростанции] не считали ситуацию аварийной: хотя это, возможно, был и не самый элегантный способ заглушить реактор, операторы РБМК по привычке использовали кнопку аварийной остановки в неэкстренной ситуации, по всей видимости, как более короткий путь по сравнению с остановкой реактора вручную» (с. 130). В сложившейся ситуации, однако, это дало эффект, противоположный ожидаемому, и привело к экспоненциальному росту мощности: «Операторы могли только наблюдать: система была автоматической, и вмешаться они больше не могли» (с. 131). Стремительный перегрев реактора в течение нескольких секунд привёл по крайней мере к двум мощным взрывам, полностью разрушившим его.

Упомянутые конструктивные недостатки реакторов РБМК неоднократно проявлялись на различных АЭС и до Чернобыля, но не привели к крупномасштабным авариям. Видимо вследствие этого сообщения об имевших место инцидентах не стали основанием для модификации реакторов, а информация об их потенциально опасных технических особенностях до персонала электростанций доводилась лишь частично. Не включалась она и в учебные программы.

Анализируя последовавшие споры о причинах катастрофы, автор показывает, что внутри советской атомной отрасли существовали различные группы интересов, что и привело не только к несовместимым оценкам и выводам, но и к административному давлению на экспертов, пытавшихся оспорить официальную точку зрения. Чернобыльская авария повлекла за собой серьёзные перемены в отечественной атомной энергетике: профильные ведомства подверглись очередной реорганизации, была проведена модернизация реакторов РБМК, пересмотрены учебные программы. Уровень общественного доверия к атомщикам резко упал, что вкупе со снижением потребностей страны в электроэнергии по мере углубления экономического кризиса привело к заморозке строительства новых АЭС. Меры, принятые за рубежом по опыту событий 1986 года, автор оценивает как недостаточные: тот факт, что катастрофа произошла в СССР, на электростанции с графито-водными реакторами, не использующимися в других странах, убедил многих западных специалистов в том, что в демократическом мире такие катастрофы невозможны. Авария на Фукусиме, отмечает Шмид, показала, что подобная самоуверенность была серьёзной ошибкой.

Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История. 2018. № 1. С. 80–89.