Альберт Кашфуллович Байбурин — д‑р ист. наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге.
Книга посвящена истории советской паспортной системы. В отличие от многочисленных предшествующих работ, автор особое внимание уделяет собственно советскому паспорту как официальному документу, а также особенностям его бытования в повседневной советской культуре.
В методологическом отношении исследование носит междисциплинарный характер, автор сочетает методы дипломатики, истории права и государственных учреждений, а также исторической антропологии и истории повседневности. В книге отмечается двойственная природа официальных документов: теоретически они призваны удостоверять подлинность тех или иных явлений материального мира (данная функция стала особенно актуальной в Новое время в связи с бурным развитием коммуникаций и стремительным расширением круга общения, увеличением числа контактов с разнообразными «другими»), однако на практике документы скорее создают свою собственную параллельную реальность, поскольку с точки зрения государственной бюрократии лишь то и «реально», что подтверждено документами. Это делает особенно актуальным изучение истории документа как такового (в данном случае паспорта), поскольку эволюция его формуляра, дизайна и процедуры получения многое говорит о том, как само государство представляло себе социальную реальность и пыталось упорядочить её в своих интересах.
Вместе с тем изучение повседневных практик, связанных с паспортом в Советском Союзе, показывает, что паспортизация представляла собой двунаправленный процесс, в котором население страны отнюдь не являлось пассивным объектом тоталитарного принуждения. Это выражалось как в сознательном искажении сведений о себе при получении паспорта, так и в стихийной выработке разнообразных неформальных норм, практик и ритуалов. Последнему способствовало то обстоятельство, что в советской правовой системе определяющее значение имели не столько собственно законы, сколько дополняющие и конкретизирующие их ведомственные инструкции, многие из которых были засекречены, так что простые граждане зачастую просто не могли знать содержание тех правил, которые, казалось бы, обязаны были соблюдать. Это порождало своеобразное неофициальное право (в терминологии автора — право-2) как результат «домысливания» остающихся неизвестными официальных норм. В своей работе А. К. Байбурин стремится проследить взаимодействие официального права и неофициального.
Источниковую базу исследования составили законодательные акты, ведомственная документация (в основном фонды ГАРФ и РГАСПИ, а также опубликованные документы), периодика советского периода, воспоминания и материалы устной истории.
Избранная проблематика определила и структуру работы. Книга состоит из восьми глав, объединённых в три части. В первой части автор подробно разбирает социальную историю советской паспортной системы, включая паспорта в имперский период, процедуры установления и удостоверения личности в 1920‑е годы, когда паспорта были отменены, возрождение паспортной системы в 1932–1936 гг. и её эволюцию в последующие десятилетия. Вторая часть посвящена официальному бюрократическому взгляду на паспорт (формуляр, реквизиты, отметки и т. д.). В третьей части описываются неофициальные нормы и практики, связанные с паспортизацией.
Автор показывает, что советский паспорт во многом являлся «преемником» дореволюционного, несмотря на продолжительный разрыв в первые годы новой власти. Это выразилось и в его функции (регулирование внутренних перемещений населения), и в формуляре. Категории сведений, указываемых в паспорте, включали в себя как информацию, необходимую для идентификации личности (фамилия, имя, отчество, возраст, фотография, подпись), так и сведения, предназначенные для учёта и контроля (национальность, социальное положение, семейное положение, отношение к воинской повинности, прописка, судимость и т. д.). Паспорт таким образом превращался в своеобразный «сверхдокумент», содержавший всю наиболее существенную, с точки зрения властей, информацию о его владельце.
Важной особенностью советской паспортной системы, отсутствовавшей в царский период, являлся институт прописки, дополнявшийся сложной системой различающихся паспортных режимов для разных местностей и населённых пунктов, своеобразным символом которой стала зона 101‑го километра. Кроме того, вплоть до паспортной реформы 1974 г. паспорта не выдавались колхозникам, что затрудняло миграцию из деревни в города. В совокупности эти факторы закрепляли сложившуюся систему правового неравенства, в том числе и в пространственном измерении. Такой подход объективно противоречил избранному курсу на индустриализацию, поскольку урбанизация являлась её неизбежной составляющей. Как следствие, первые варианты паспортной реформы обсуждались уже в 1960‑е годы. Реформу 1974 г. автор оценивает как вынужденную и запоздалую. Она дала лишь ограниченный эффект: для крестьян переселение в город даже при наличии паспорта по-прежнему затруднялось Примерным уставом колхоза.
Таким образом, на протяжении первых 40 лет своего существования паспортная система не столько объединяла, сколько разделяла различные группы населения, как по наличию или отсутствию самого паспорта, так и по ряду других признаков (социальная принадлежность, национальность, наличие или отсутствие судимости и т. д.). При этом значение данных о социальном положении с течением времени постепенно снижалось, тогда как национальность уже в 1930‑е годы довольно быстро превратилась в одну из важнейших характеристик советского человека. Автор отмечает, что обе категории носили в значительной степени виртуальный характер и могли иметь сколь угодно отдалённое отношение к реальности. Так, национальность гражданина определялась по национальности его родителей, а стремление властей максимально объективировать и формализовать эту категорию привела к появлению своеобразной «паспортной национальности». Социальное положение подтверждалось справкой с места работы, что также давало определённые возможности для манипуляций.
Дополнительные сложности создавала и непрозрачность советского государства. Даже Положения о паспортах, обязательные к соблюдению всеми гражданами, публиковались мизерными тиражами и не целиком, так что не только простым советским людям, но зачастую и рядовым сотрудникам паспортных столов приходилось «домысливать» неизвестные им правила в меру собственного разумения. Сформировавшееся в результате неофициальное «право‑2» автор оценивает как своеобразный компромисс между чиновниками и основной массой населения. Содержательно оно состояло из более или менее распространённых представлений о том, как следует поступать в тех или иных неоднозначных случаях. В большинстве своём эти представления не имели никакого рационального обоснования и подкреплялись исключительно ссылками на практический опыт (свой или кого-то из товарищей или близких), либо на советы чиновников (которые, в свою очередь, также могли руководствоваться не писанными инструкциями, а всё тем же «правом‑2»). По заключению автора, процесс выработки таких неформальных норм представлял собой не столько сопротивление навязываемым сверху правилам, сколько адаптацию к ним (хотя и собственно сопротивление также имело место). Байбурин отмечает и ещё один долгосрочный эффект: «СССР был страной с неустоявшимися, точнее, складывающимися идентичностями, и паспорт, безусловно, сыграл весьма существенную и ещё не вполне оценённую роль в их формировании и функционировании» (с. 457).
В повседневной советской культуре паспорт в известной степени оказался объектом сакрализации. Это было связано и с его избыточной информативностью, превращавшей его в главный документ при взаимодействии с властями, и с тем обстоятельством, что само обладание этим документом вплоть до 1974 г. было знаком принадлежности к привилегированной части населения. Кроме того, наличие сложной системы жёстких, абсурдных зачастую, но в то же время обязательных к соблюдению и не подлежащих обсуждению процедур само по себе напоминало отношение к предметам культа. Парадоксальным образом, в современной России паспорт бывает нужен гораздо чаще, чем в советские годы (что отмечают многие информанты старшего поколения), но прежнее «почтительное» отношение к нему после распада СССР было утрачено.
Опубликовано в реферативном журнале: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История. 2018. Спецвыпуск. С. 177–180.