A report made at the Third Conference in Honor of Tamara V. Bataeva at the Peoples’ Friendship University of Russia (Moscow) on November 27, 2010. Published in Multikul’turnaia i mnogonatsional’naia Rossia: Materialy III Mezhdunarodnoi mezhdistsiplinarnoi konferentsii, posviashchennoi pamiati zasluzhennogo deiatelia nauki, pochetnogo professora RUDN, akademika MAN VSh Tamary Vasil’evny Bataevoi. Moskva, 27 noiabria 2010 g., part 1, Aktual’nye problemy otechestvennoi istorii i istoricheskoi nauki: II polovina XIX—nachalo XX veka (Moscow, 2010), 227–39.

Abstract

In the modern history of our country, “the problem of 1941,” that is the beginning of the war on the Eastern Front and the events preceding it, remains one of the most painful issues. What are the causes of catastrophic defeats of the Red Army in the summer/fall of 1941? Who bears personal responsibility? Were these defeats unavoidable or might there be other scenarios? Was the Soviet Union planning to attack Germany? Finally, what factors contributed to the failure of the Operation Barbarossa at the end of 1941? All of these issues continue to attract the unrelenting attention of researchers. It must, however, be noted that even the latest publication on the subject for the most part is devoted to the event history, particularly the events of 1939–1941 (Soviet and German force development and operational and strategic planning, preparation of Germany’s invasion of the USSR, the Soviet Union preparing for the impending war with the Third Reich, foreign policy, intelligence activities, and so on). Much less studied is the history of Soviet military policy during the inter-war decades and almost unexplored remains the intellectual and mental background of the processes listed above, first of all—such an important problem as the ideas of the Soviet military-political leadership of the next war that determined the direction and content of the preparations for it. Their component parts are the ideas about the strategic and military-technical nature of the future war, which, in turn, make the basis for the assessments of the army’s preparedness for war, including the assessment of the level of training of its personnel.

The question of whether the Red Army was ready for war with Germany remains the subject of heated debate, the participants of which, unfortunately, often overlooked two facts. First, the definition and criteria of readiness for war, at least if we talk about history and not current force development, have not been methodologically researched. Secondly, our current estimates of the Red Army’s readiness for war are due to our knowledge of the course and results of the fighting in 1941–1945 and do not necessarily coincide with the estimates of the state of the armed forces that existed in the Kremlin and the Soviet military during the prewar years.

This article focuses on how the level of combat skills of soldiers and officers of the Red Army was assessed by the Soviet military-political leadership in the age of the first five-year plans, that is, in the late 1920s—early 1940s.

At least since the early 1930s, the Soviet leadership’s concepts of the strategic nature of future war contained two key provisions: unconditional preference for the “strategy of annihilation” (that is of permanent active operations in order to defeat the enemy as soon as possible) before the “strategy of attrition” (prolonging the war in order to exhaust the enemy) and the underestimation of the role of defense in modern warfare—regardless of whether it was an attack on another country or simply repelling aggression. The consequence of such a position was not only a military planning living no alternative (not coincidentally the first response to the Nazi invasion became suicidal Main Military Council Directive No. 3 dated June 22, 1941 for an immediate transition to the offensive on all fronts), but one-sided, unbalanced combat training troops. One cannot say that the Soviet military leaders overestimated the level of military skill in their units and formations. On the contrary, they always payed attention to a number of serious and, even worse, chronic gaps in combat and operational training. The main “weak points” of the Red Army throughout the 1930s remained control of the troops in combat, staff work, the organization of intelligence and logistics services. Symptomatically, however, the future military leaders of World War II have not seen the main problem: the army was not prepared for defensive forms of combat, which it had to conduct in the summer of 1941 in conditions of Germany’s surprise attack. This stems directly from the Soviet leadership’s military-doctrinal concepts in 1930s and therefore was realized only with the beginning of the war, which was quite different from what it had been expected to look like during the previous years.

ОЦЕНКИ УРОВНЯ ПОДГОТОВКИ ЛИЧНОГО СОСТАВА КРАСНОЙ АРМИИ СОВЕТСКИМ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИМ РУКОВОДСТВОМ
в конце 1920-х — начале 1940-х годов

М. М. Минц

Институт научной информации по общественным наукам РАН

В новейшей истории нашей страны «проблема 1941 года», то есть начало Отечественной войны и события, непосредственно предшествовавшие ему, остаётся одной из наиболее болезненных тем. Каковы причины катастрофических поражений Красной армии летом — осенью 1941 г., кто несёт за это персональную ответственность, были ли эти поражения неизбежными или были возможны иные сценарии развития событий, планировалось ли в Советском Союзе нападение на Германию, наконец, какие факторы способствовали провалу операции «Барбаросса» в конце 1941 г. — все эти вопросы по-прежнему привлекают неослабевающее внимание исследователей. Нужно, однако, отметить, что даже новейшие публикации по данной проблематике в большинстве своём посвящены событийной истории, прежде всего событиям 1939—1941 гг. (советское и германское военное строительство и оперативно-стратегическое планирование, подготовка Германии к нападению на СССР, подготовка СССР к надвигающейся войне с Третьим рейхом, внешняя политика, действия разведки и т. д.); при этом гораздо менее изученной остаётся история советской военной политики в межвоенное двадцатилетие и почти неизученной — несобытийная подоплёка описанных процессов, прежде всего такая важная проблема как представления советского военно-политического руководства о будущей войне, определявшие направление и содержание подготовки к ней. Их составной частью являются представления о стратегическом и военно-техническом характере будущей войны, на которых, в свою очередь, базируются оценки подготовленности своей армии к войне, в том числе и оценки уровня подготовки её личного состава.

Вопрос, была ли Красная армия готова к войне с Германией, остаётся предметом острых дискуссий, участники которых, к сожалению, нередко упускают из виду то обстоятельство, что, во-первых, определение и критерии готовности к войне — во всяком случае, если говорить об истории, а не о современном военном строительстве, — вопрос в методологическом отношении до сих пор не проработанный и, во-вторых, наши современные представления о готовности РККА к войне, обусловленные нашими знаниями о ходе и результатах боевых действий в 1941—1945 гг., вовсе не обязательно должны совпадать с оценками текущего состояния вооружённых сил, бытовавшими в Кремле и среди советских военачальников в предвоенные годы.

Данная статья посвящена тому, как оценивался уровень боевой выучки бойцов и командиров РККА советским военно-политическим руководством в период первых пятилеток, то есть в конце 1920-х — начале 1940-х гг.

* * *

На всём протяжении рассматриваемого периода уровень подготовки личного состава армии оценивался в целом невысоко. Ещё осенью 1931 г. на расширенном пленуме РВС СССР начальник боевой подготовки РККА А. Я. Лапин, подводя итог уходящему учебному году, признавал, что вопрос об организации управления войсками «в общем балансе для армии надо считать совершенно неразрешённым»: штабы слишком медлительны, не отлажена работа разведки, основным средством связи остаётся проволока, части связи не успевают реагировать на изменения обстановки¹. Ещё до этого проблемы с организацией управления отмечались при разборе окружных манёвров. Управление подразделениями выше батальона было признано неудовлетворительным. Обращалось внимание также на низкую оперативную подготовку командного состава². Крайне низким был признан уровень огневой подготовки. Не было должным образом усвоено взаимодействие между войсками³. Указывалось также на недостаточное внимание к организации противовоздушной обороны⁴и ряд других недочётов.

Подобную ситуацию прогнозировал ещё В. К. Триандафиллов (в 1928—1929 гг. — заместитель начальника Штаба РККА). В своём труде «Характер операций современных армий» он обращает внимание на то, что  технический прогресс явно обгоняет общий технический и культурный рост населения, и поэтому подготовка хорошо обученных бойцов в современных условиях заставляет прилагать всё больше усилий, в то время как перспектива длительной тотальной войны требует заблаговременно подготовить достаточно большое число резервистов, из-за чего во всех армиях уменьшается продолжительность срочной службы (до одного-двух лет, по сравнению с тремя-четырьмя перед Первой мировой войной) и сокращаются кадры мирного времени. Если учесть к тому же высокий коэффициент организационного развёртывания частей в период мобилизации, то нужно быть готовыми к наплыву в части многочисленных резервистов. Поддержать же их навыки на должном уровне за время пребывания в запасе не помогут никакие военные сборы. Как результат, «по своим боевым качествам войска первых месяцев войны будут походить скорее на разбавленные большим количеством наспех обученных запасных дивизии 1916—1917 гг., чем на войска, выступившие на войну в 1914 г.». Правда, не исключено, что мирная передышка, если она будет достаточно длительной, позволит улучшить качество обучения и избежать подобных трудностей в военное время⁵.

Практически все названные выше проблемы оставались слабым местом армии, кажется, до самой Отечественной войны. По итогам 1931—1932 учебного года отмечалось, что в целом преодолено отставание по огневой подготовке и управлению, но полностью решить эти проблемы пока не удаётся. Как достижение в управлении войсками отмечалось, прежде всего, что «командир, научившись сам правильно использовать штабы, привык уже доверять своему штабу, как органу непосредственной помощи по управлению боем, и штабы научились помогать командиру в управлении боем»⁶. Однако управление было отлажено только в простых формах боя. Кроме того, работа штабов оставляла желать лучшего. Здесь в полной мере сохранились все недостатки, отмечавшиеся в предыдущем году⁷. Огневая подготовка также была отлажена только в простейших своих формах (индивидуальная подготовка, простейшие боевые стрельбы мелких подразделений). Кроме того, чтобы ликвидировать низкую успеваемость только в этой области, пришлось тратить на огневую подготовку неоправданно много времени (50—60%)⁸. По-прежнему совершенно не было отлажено взаимодействие между родами войск⁹. На расширенном заседании РВС Союза 16—18 ноября следующего, 1933 года начальник Штаба РККА А. И. Егоров, перечисляя вновь всё те же проблемы, вынужден был сделать неутешительный вывод: уровень подготовки войск, несмотря на имеющиеся достижения, не отвечает требованиям современного боя¹⁰.

В своих тезисах «Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе» (1932 г.) Егоров тоже упоминает о том, что уровень подготовки личного состава не соответствует современным требованиям. Войсками не освоены глубокий бой и глубокая операция, которые к тому же не отработаны до конца теоретически. Существующая организация штабов не обеспечивает надёжного управления в глубоком бою и операции¹¹.

К осени 1935 г. ситуация несколько улучшилась. Были отмечены определённые достижения в работе войск связи. В результате напряжённой работы было «достигнуто в большинстве звеньев армейского аппарата правильное понимание важности постоянного взаимодействия всех сил, принимающих участие в операции, и в основном научились его осуществлять»¹². К. Е. Ворошилов в телеграмме Сталину от 16 сентября 1935 г., описывая итоги манёвров в Киевском военном округе, специально остановился на этих вопросах: «Значительно улучшилось управление войсками, особенно связь, которую мы непрерывно ругали вплоть до прошлого года. Командиры и штабы научились безотказно пользоваться радиосвязью. Связь не прерывалась даже в самых сложных условиях подвижного боя»¹³. Он отметил также достижения в организации взаимодействия.

В то же время приходилось признать, что «практические навыки по организации взаимодействия не везде полностью и крепко освоены»¹⁴. В огневой подготовке улучшений практически не было¹⁵. По-прежнему не была отлажена работа разведки, сохранялись определённые пробелы в оперативной подготовке.

Довольно интересный отзыв о положении дел в армии сделал И. П. Уборевич в своём выступлении на совещании в Западном обкоме ВЛКСМ, видимо, весной 1936 г. Упомянув, что высокий уровень культуры будет играть в грядущей войне исключительную роль, командующий войсками Белорусского военного округа назвал целый ряд проблем, характерных, по его мнению, для СССР и его вооружённых сил. Командарм отметил, что, несмотря на предпринимаемые усилия, «у нас ещё мало заботятся друг о друге, много эгоизма, мало боевой дружбы», которая на войне является «решающей силой». Нет должной заботы о людях. 35% призывников малограмотные, по существу — неграмотные. Даже у многих инженеров и техников уровень знаний неудовлетворительный. Советская молодёжь по уровню физической подготовки отстаёт, скажем, от немецкой, поскольку «слабо у нас развит спорт, нет серьезной гигиены, которые бы способствовали развитию организма. У нас много курят, что губительно отражается на организме, имеется половое излишество (sic! — М. М.), что даёт слабых бойцов»¹⁶.

Довольно резким было заключительное слово Ворошилова на пленуме Военного совета при наркоме обороны 27 ноября 1937 г. Крайне низко нарком оценил тактическую подготовку войск: бойцы не умеют скрытно передвигаться, окапываться, взаимодействие между родами войск по-прежнему не отработано. Командиры зачастую не заботятся о поддержании нормальной связи с соседями, с подчинёнными, с вышестоящим руководством. Также низкую оценку получила подготовка танковых войск, противотанковой обороны¹⁷.

Три года спустя война с Финляндией в очередной раз показала: боевая подготовка РККА по-прежнему находится на низком уровне. Снова отмечались недостатки в организации управления, взаимодействия (эти области подготовки так и остались бичом армии на весь предвоенный период), недостаточное умение правильно использовать современную технику¹⁸.

Многочисленные недостатки в боевой подготовке отмечены и в акте о приёме Наркомата обороны С. К. Тимошенко от Ворошилова:

«1) Низкая подготовка среднего командного состава в звене рота — взвод и особенно слабая подготовка младшего начальствующего состава.

2) Слабая тактическая подготовка во всех видах боя и разведки, особенно мелких подразделений.

3) Неудовлетворительная практическая полевая выучка войск и неумение ими выполнять то, что требуется в условиях боевой обстановки.

4) Крайне слабая выучка родов войск по взаимодействию на поле боя: пехота не умеет прижиматься к огневому валу и отрываться от него; артиллерия не умеет поддерживать танки; авиация не умеет взаимодействовать с наземными войсками.

5) Войска не обучены лыжному делу.

6) Применение маскировки отработано слабо.

7) В войсках не отработано управление огнём.

8) Войска не обучены атаке укреплённых районов, устройству и преодолению заграждений и форсированию рек».

Авторы документа констатировали, что «в боевой подготовке войск допускается слишком много условностей, войска не тренируются в обстановке, приближенной к боевой действительности, применительно к требованиям театров военных действий». Многочисленные недочёты отмечались в боевой подготовке авиации¹⁹.

Декабрьское совещание высшего командного состава в 1940 г. стало своеобразным последним подведением итогов перед Отечественной войной. Что же говорилось на этом совещании по поводу боевой подготовки?

Прежде всего, была отмечена недостаточно высокая оперативная подготовка штабных работников. Сохранялись проблемы с применением крупных оперативных соединений, организацией взаимодействия между родами войск, созданием ударных группировок, введением подвижных соединений в прорыв. Не хватало умения восстанавливать управление, нарушенное в ходе операции. Во время штабных занятий допускалось слишком много условностей²⁰. Низко оценивалась постановка учебного процесса в военно-учебных заведениях всех уровней: обучение ведётся по устаревшим программам, в результате чего выпускники не обладают достаточными знаниями для того, чтобы руководить современным боем, правильно использовать новое вооружение, налаживать взаимодействие между родами войск. Кроме того, отмечалось, что программы учебных заведений разного уровня не согласованы, выпускники училищ не готовятся к обучению в академиях²¹. По-прежнему низкой оставалась огневая подготовка, причём наихудшие показатели были зафиксированы в западных приграничных округах. Начальник Генерального штаба К. А. Мерецков в своём докладе связывал это с плохой подготовкой командиров к ведению современного боя²². Тимошенко в своём заключительном слове обращал особое внимание на то, что Зимняя война выявила порочность самой системы боевой подготовки, существовавшей прежде в Красной армии и основанной на большом количестве условностей. По его мнению, наследие этой системы так и не было изжито в 1940 г., несмотря на его приказы²³. Нарком упомянул также о по-прежнему не отлаженной работе тыла и вновь дал низкую оценку оперативной подготовке генералов²⁴.

Наконец, 8 мая 1941 г., всего за полтора месяца до войны, на заседании Главного военного совета были рассмотрены итоги боевой подготовки за зимний период 1940—1941 гг. Выводы, изложенные в протоколе заседания, также неутешительны. Хотя в документе и отмечено, что качество боевой подготовки по сравнению с 1940 г. повысилось, тем не менее общий уровень подготовки войск был признан неудовлетворительным и не соответствующим требованиям современного боя и операции. Задачи, поставленные на зимний период приказом НКО № 30 от 21 января 1941 г. о боевой и политической подготовке войск на 1941 учебный год, были признаны невыполненными. По-прежнему не было отработано должным образом взаимодействие родов войск. Особенно отмечались недочёты в Ленинградском и Западном особом военных округах. Лучше обстояли дела в Киевском особом военном округе. Совершенно неудовлетворительным было признано состояние военно-воздушных сил²⁵.

* * *

Итак, советские военачальники, не только на рубеже 1920-х — 1930-х, но и в 1940—1941 гг., то есть на всём протяжении изучаемого периода, невысоко отзывались о боевой и оперативной подготовке армии. Хотя, с одной стороны, при анализе соответствующих документов, очевидно, следует делать поправку на их назначение и обстоятельства возникновения (в материалах, использованных выше, вполне логичен акцент именно на недостатках, без подробного разбора достижений), с другой стороны, всё равно напрашивается вывод, что уровень подготовки личного состава РККА оценивался советским руководством как несоответствующий требованиям будущей войны. Впоследствии критические замечания по поводу довоенной боевой и оперативной подготовки высказывались и в мемуарах. Однако здесь акценты были уже иными.

Так, И. Х. Баграмян в своих воспоминаниях отмечает, что в Академии Генерального штаба основной упор делался на оперативную подготовку в масштабе армейских операций, а стратегией «как говорится, и не пахло», что делало академическое образование неполным²⁶. Он упоминает также о чрезмерном увлечении наступательными видами боевых действий, описывает, как сказывалось на ходе боёв в период Отечественной войны неумение командиров организовать отступление, указывает на то, что в предвоенный период командиров почти не учили скрытному управлению войсками²⁷.

А. М. Василевский, отдавая должное довоенной оперативной подготовке как «солидной школе управления войсками», признаёт далее, что, как показали уже первые дни войны, для разгрома врага её было недостаточно: «Нужно было решительно перестраиваться, научиться сначала обороняться, а потом вести мощные наступательные действия»²⁸.

И. С. Конев также пишет о том, что перед войной отступление считалось «признаком слабости и несовместимым с нашей доктриной», не уделялось достаточно внимания отработке борьбы в окружении. Во время войны это имело свои последствия²⁹. В то же время он отмечает, что в предвоенные годы войска достаточно интенсивно готовили к форсированию водных преград, и это очень помогало в наступательный период войны³⁰.

Д. Д. Лелюшенко описывает, как войскам уже во время войны пришлось по сути заново учиться подвижной обороне, поскольку в мирное время этот вид боевых действий отрабатывался мало и не был отражён в инструкциях³¹.

Как видим, война действительно подтвердила, что уровень боевой и оперативной подготовки РККА был невысоким. Но выразилось это иначе, чем ожидали советские военачальники перед войной. Настолько иначе, что после войны её участники не посчитали нужным даже упоминать в своих мемуарах о тех проблемах, которые обсуждались перед нею.

* * *

Описанные выше тенденции оказываются вполне естественными, если учесть то обстоятельство, что по крайней мере с начала 1930-х гг. представления советского руководства о стратегическом характере будущей войны содержали два принципиальных положения: безусловное предпочтение «стратегии сокрушения» (максимально активные действия, нацеленные на скорейший разгром противника) перед «стратегией измора» (затягивание войны с целью истощения противника) и недооценку роли обороны в современной войне — вне зависимости от того, идёт ли речь о нападении на другое государство или об отражении агрессии³². Следствием таких установок стало не только безальтернативное военное планирование (не случайно первой реакцией советской стороны на нападение немцев стала самоубийственная директива Главного военного совета № 3 от 22 июня 1941 г. о немедленном переходе в контрнаступление по всему фронту), но и однобокая, несбалансированная боевая подготовка войск. Причём нельзя сказать, что советские военачальники переоценивали уровень подготовки во вверенных им частях и соединениях. Напротив, они постоянно обращали внимание на целый ряд серьёзных и, что ещё хуже, хронических пробелов в боевой и оперативной подготовке. Основными «слабыми местами» РККА на протяжении всех 1930-х гг. оставались управление войсками в бою, работа штабов, организация разведки, служба тыла. Симптоматично, однако, что будущие полководцы Отечественной войны так и не увидели самой главной проблемы: армия оказалась не подготовленной к оборонительным видам боевых действий, которые ей пришлось вести летом 1941 г. в условиях внезапного нападения противника. Этот недостаток напрямую вытекал из военно-доктринальных установок советского руководства в 1930-е гг. и поэтому был осознан только с началом войны, которая во многом оказалась совершенно не такой, какой она ожидалась на протяжении предшествующих лет.

---